Напрасно я объяснял ей, часами напролет, что полюбил именно ее и совсем не хотел бы, чтобы она становилась похожей на кого-то другого. Признаться, я вообще не мог понять причину ее переживаний – с ее-то молодостью, обаянием и душевными свойствами, которые так восхищали меня в ней, зачем ей было что-то в себе менять, да еще так мучительно? Однако в такие дни Алина словно не слышала меня, она находилась под воздействием какой-то собственной идеи, и я ничего не мог ей доказать. Я даже подумывал про себя, что это была, возможно, какая-то необъяснимая, неосознаваемая ею тяга к самобичеванию, а жена моя была лишь предлогом. Как бы там ни было, единственная размолвка, которая между нами произошла, случилась именно из-за моей жены. Это было на второй месяц наших с Алиной свиданий. Как-то вечером она пришла ко мне погасшая, молчаливая. Мы ужинали в ресторане, и она едва не роняла слезы в тарелку. Я не успокоился, пока не выведал у нее всего. Оказалось, она услышала от кого-то, что свадьба моей бывшей жены отменяется, и решила, что та вернется ко мне. Что я должен был на это ответить?

Откуда она вообще об этом узнала, если даже я, к примеру, ничего такого не слышал? Оказалось, она нарочно выуживала новости у одной нашей знакомой, которая продолжала близко дружить с моей бывшей женой. Почему она решила, что я захочу сойтись с женой? Ей намекнула на это другая приятельница.

– Зачем ты слушаешь их? Неужели ты не понимаешь, что я хочу быть с тобой? – воскликнул я. – Если бы я хотел быть с ней, я бы был с ней. Но я с тобой, какие еще доказательства тебе нужны? И почему я все время должен оправдываться, как будто в чем-то виноват?

Мы поссорились. Я попросил счет и уехал, оставив ей деньги на такси. Два дня мы провели раздельно, на третий Алина позвонила мне и тихим взволнованным голосом попросила о встрече. Мы помирились сразу, как только увидели друг друга. Она снова плакала, теперь уже от радости – она не на шутку перепугалась, от переживаний не могла ни есть, ни спать, вся дрожала и выглядела бледной и слабой, только глаза казались еще больше на белом как бумага лице. Я просил ее верить мне. Она согласно кивала. Я спросил, не пора ли нам перевезти ко мне ее вещи. Она снова расплакалась и, счастливая, упала в мои объятия.

И все-таки в нашей ситуации были и свои плюсы. Опыт семейной жизни научил меня азам обращения с женщиной, которые хорошо известны каждому мужчине, намеревающемуся прожить с женой если не в любви, то, по крайне мере, в мире. Я не забывал хвалить Алину и никогда не делал ей замечаний напрямую. Когда мне хотелось о чем-то попросить ее, я всегда начинал с комплимента и говорил «ты так хорошо это умеешь, сделай, пожалуйста, так же», и она с радостью делала; если я видел, что она собралась к гостям в вызывающем наряде, я не восклицал «ты с ума сошла?! Я запрещаю тебе идти в таком виде!», а просил как можно более непринужденным тоном «мне так понравилось на тебе то зеленое платье, ты не наденешь его сегодня?», и она с радостью переодевалась. Видя, что она долго собирается к выходу, я планировал время с учетом лишних сорока минут и не торопил ее – и она была мне за это благодарна. Что бы она ни готовила, я не отказывался пробовать, мужественно выдерживая все ее кулинарные опыты; какую бы прическу она себе ни придумывала, я заверял ее, что она выглядит прекрасно, и о чем бы она ни рассказывала, я слушал ее, не прерывая. Зная, что всякой женщине приятно, когда мужчина старается ей угодить, я, когда мы планировали что-либо, всегда предлагал Алине два-три варианта на выбор и оставлял последнее слово за ней. Хочет она отправиться за покупками завтра или через неделю? Или она уже передумала ехать? Хочет она, чтобы мы приняли приглашение и пошли в гости или отказались и провели весь день вдвоем? Это приводило Алину в особенный восторг. Создавалось впечатление, что она все решает за нас двоих, а я лишь покорно исполняю ее желания. Часто она не знала, что выбрать, и растеряно спрашивала: