– Ишь, изголодалась‑то как… ты, дева, из чьих же будешь? Иль недавно у нас?

– Ум‑гум… ых‑хымм… – только и отозвалась Алиедора с набитым ртом.

– Из новых она, – заметил другой наёмник, помоложе. – Видел я это платьице, мелькало – приметное…

– Как звать‑то тебя, красавица? – допытывался бородатый.

– Да какое тебе дело, Ухват? – хохотнул третий вояка, левая рука обмотана грязной тряпкой. – Лишь бы задом как следует крутила.

В былое время эдакие слова заставили б Алиедору поперхнуться, залиться краской и убежать куда глаза глядят, а тут она только хихикнула.

Миска. Миска с едой, остальное неважно.

– Что ж, Ухват, ты у нас десятский, – хмыкнул ещё один наёмник. – А только его светлость сенор не шибко любит, когда посреди дня девкам прочистку учиняют, даже если наша сотня сегодня и не при службе.

Называемый Ухватом бородач – не поймёшь даже, имя это или прозвище, – только фыркнул.

– Мы вчера в дозор ходили? Ходили. Прознатчика спымали? Спымали. Его светлость нас из собственных уст хвалил? Хвалил. Так неужто не заслужили?

«О чём они говорят? – тупо думала Алиедора, ожесточённо работая ложкой. – Прочистка какая‑то… о чём, почему, для чего?»

– Ты‑то, красавица, как, не против? – Десятник хлопнул себя по поясу, там что‑то звякнуло.

Вместо ответа Алиедора молча протянула всё тому же мальчишке вычищенную до блеска миску.

Наёмники захохотали.

– По нраву, ишь, пришлась стряпня твоя, Рикки! А ну, вали красавице ещё, вишь, человек голодный! – распорядился Ухват.

Доньята очистила и вторую миску. По телу разливалось тёплое блаженство.

Спать. Забиться куда‑нибудь, где не дует, накрыться хоть чем‑нибудь и спать. И ни о чём не думать.

– Та‑ак, – потянулся Ухват. – Значится, кто желает? Опосля меня, само собой. А ты, Рикки, марш котёл драить, если не хочешь по затылку схлопотать, раб ленивый!

Только сейчас Алиедора заметила на тощей мальчишеской шее плотно охвативший её ошейник грубой кожи.

«Что они хотят со мной сделать?» – проснулось вдруг сознание.

И сразу же – ой, ой, ой, ой!

Байгли Деррано не успел осуществить с ней свои мужнины права. Собственно говоря, он и не мог этого сделать, не отхлестав свою несчастную жертву.

Ужас и паника таранами ударили по вискам, голова вновь закружилась. Страх готов был обратить Алиедору в обезумевшего серого ушана, удирающего от своры диких клыкачей, однако скитания доньяты не прошли зря.

Она не побежала, не кинулась слепо куда попало. Встала, игриво махнув юбкой, поправила волосы.

– Давай сюда, – осклабился бородатый Ухват, кивая на ближайшую палатку. – А вы все – слухать можете, но шоб не подглядывал никто! Не люблю, панимаишь…

Алиедора вновь захихикала как можно игривее и спокойно шагнула внутрь. Широко ухмыляясь, десятник шагнул следом, тяжёлая полость опустилась.

– Ну, как звать‑то тебя, хоть скажешь? – Ухват возился с пряжкой широченного пояса, обе руки десятника оказались заняты.

Доньята потянулась к завязкам, вроде как собираясь скинуть юбку, несмотря на холод. Ухват одобрительно закивал – и потому даже пикнуть не успел, когда ему в грудь вонзилась сталь Алиедориного кинжала.

Глаза десятника выпучились, он захрипел – и стал заваливаться. Алиедора едва успела подхватить тяжеленное тело.

– Сейчас‑сейчас, миленький, – сладким голоском проворковала она, памятуя о тех, кто сейчас наверняка прислушивается к творящемуся в шатре.

Обшарить привешенные к поясу кошели. Схватить заплечный мешок, швырнуть в него полкаравая и кусок солонины. Змейкой скользнуть под пологом – она надеялась, что остальной десяток, включая Рикки, останется возле огня.