Стало легче, но боль отступать не торопилась, и Юлька по-прежнему никуда не двигалась. Взгляд её прикован был к чёрной глобуле, что плыла вдаль, но поразительным образом никуда не уплывала – оставалась такой же, а вот золотистые леса вокруг менялись всё сильнее, и вот уже тёмная сфера достигает иной реки, столь же широкой и неоглядной; начинает погружаться в неё, и цвет её разом меняется – из чёрного делается серым, а потом и это бесцветье начинает уступать место всё тому же мягко-золотистому свечению; шар сливался с великой рекой, растворялся в ней, и вот он уже исчез полностью, скрылся, вернувшись туда, где должен быть.

Так вот отчего кадеты ничего не помнят – они очутились в безвременье, в сердце жуткого катаклизма, и время милосердно стёрло почти всё из их памяти. Но от чего такой катаклизм?..

Этого Юлька, само собой, не знала. Она просто висела, словно застывшая в полёте птица, видела, как затянулась окончательно чёрная дыра, понимала, что надо «возвращаться», но категорически не знала как. Голова так и кружилась, мысли путались. Она… должна… вернуться… вернуться… вернуться…

А когда голова наконец перестала кружиться, она поняла, что лежит на своей кровати в квартире бабушки и дедушки Игорька, лежит, заботливо укрытая одеялом, а рядом сидит сам Игорёк. Сидит, весь какой-то словно почерневший, осунувшийся, глаза ввалились; на коленях книжка, но не похоже, что читает.

– Юлька… –   услыхала она его шёпот. – Ну очнись, ну пожалуйста… очень тебя прошу… ты же живая, Юлька… возвращайся…

А потом её взяли за руку.

И вот тут она поняла, что пора.

И окончательно открыла глаза.

Игорёк аж подскочил.

– Юлька! – заорал он. И сразу же: – Ба! Деда! Юлька очнулась!

Что случилось потом – не описать словами. И ба, и дед влетели в Юлькину комнатку, побив, наверное, все мировые рекорды в спринте.

Были слёзы, объятия, и снова слёзы, и опять объятия.

– Ох, ох, Юленька, как ты же нас всех напугала…

– Двое суток как мёртвая лежала!

– Ну не как мёртвая, Игорь, не придумывай!

– Как спящая – это да.

– Как Спящая красавица, – улыбалась бабушка сквозь слёзы.

– Именно! Просто как спит, только не проснётся никак!

– Но вот теперь-то проснулась наконец…

– П-простите… –   всё, что пришло Юльке на ум в тот миг. – Я… я должна рассказать…

– Какие рассказы, милая, отлёживайся!

– Да я уж и так столько лежала!.. – Юлька попыталась спустить ноги с постели, но тут Игорёк с ба и дедом встали стеной, словно новгородцы перед псами-рыцарями, и Юлька оказалась повергнута обратно на подушки.

– Там такое… такое… –   И она заговорила, поневоле сбивчиво, перескакивая с пятого на десятое и возвращаясь обратно, но потом всё-таки сумела кое-как изложить всё увиденное более-менее внятно.

В комнатке воцарилась тишина.

– Что ж, – выдохнул наконец Николай Михайлович, – самое главное, Юленька, что ты жива и здорова. Всё остальное – вторично.

– А кадеты? – не выдержала Юлька.

– И кадеты тоже. Но с ними всё кончилось благополучно, они вернулись в свой поток, ты с ними чаи гоняла, – улыбнулась бабушка. – Гораздо важнее, что с тобой приключилось!

…Юлька потеряла сознание далеко не сразу, рассказывал дедушка. Сперва «с тебя шли данные, потоком, каких никогда ещё не было. Невероятная активность, пространственно-распределённая, – Стас всё грозится разработать транслятор, но это, понятно, дело не сегодняшнего дня. Мы видели, как твой разум взаимодействует с чем-то совершенно непредставимым…»

– И конечно, то, что ты видела, – это не на самом деле, – продолжила бабушка. – Это сознание твоё старалось представить тебе происходящее в хоть сколько-то понятном виде. Но вот все эти видения катастроф – они не просто так. Мы зафиксировали очень необычные активности эфира, его возмущения. Ты, милая, уже не просто «чувствующая» – ты способна на куда большее. И самое опасное тут кроется в том, что мы понятия не имеем, как это скажется на нашем времени, как отзовётся в нашей реальности.