Питер сидел обиженный до нельзя. Он смотрел перед собой, не обращая никакого внимания на Лексу. Она тоже от него отвернулась. Но уже спустя минуту отбросила кислородную маску, подскочила с кровати и направилась к выходу.

— Ты куда? — спросил я, поднявшись с дивана.

— Домой, — коротко ответила она.

— Не станешь дожидаться врача, да?

Но ответа я не получил, она уже открыла дверь и выпорхнула из палаты. Видимо, еще одна беседа с доктором не входила в ее планы. На выходе я повернулся к Питеру, который прожигал спину Лексы таким же глупо-злым взглядом, как и меня. Он насмешливо фыркнул, когда Лекса вышла, и меня это немного взбесило.

— Прежде чем уйти, не забудь заглянуть в соседнюю палату, — сказал я, даже не пытаясь замаскировать призрение на своем лице.

— Зачем еще? — удивился он.

— Я думал, ты захочешь увидеть Лору. Ей несказанно повезло, что Лекса вернулась в здание, иначе твоя девушка находилась бы двумя этажами ниже.

По лицу Питера расплывалось осознание происходящего. Я был бы и рад вдоволь насладиться эмоциональным спектром человека, обвинившего невиновного. Но Лекса уж слишком бодро направилась к выходу, а она в приоритете.

Я догнал Лексу и пристроился рядом, закидывая ее рюкзак себе на плечо.

— Отлично... Ты теперь весь день ходить за мной будешь? — раздраженно спросила она.

— Я провожу тебя до дома. Вдруг тебе плохо станет по дороге.

— Да, но ты не мой парень и даже не друг. Можешь спокойно идти по своим делам.

Защитная реакция Лексы была и смешной, и пугающей — она, как танк, шла напролом к выходу, тщетно пытаясь от меня отбиться. Время уходит, я ускорил шаг.

— Что случилось с твоими родными?

Лекса еле заметно поджала губы. Ее пульс снова участился, и я испугался, что обидел ее. Ведь если я ошибаюсь, то сейчас мог случайно вскрыть пульсирующую рану.

— Прости, я не подумал, — я поспешил извиниться. — Наверное, для тебя это больная тема.

Мне повезло иметь семью, я никогда не знал, как это — терять близких, терять родителей. Даже в моей истории семья осталась целой. Но я хорошо знал, что испытывают люди, потерявшие кого-то.

И все же Лекса остановилась. Она не спешила с ответом, а я не подгонял. В конце концов, она вздохнула и, не поворачиваясь ко мне, тихо сказала:

— Я не знаю, что с ними случилось.

Мы стояли посреди коридора, но никто не обращал на нас внимания. Посетители и сотрудники стремительно проходили мимо, ни разу не задев нас. Лекса стояла неподвижно всего какую-то минуту, но стало очевидным, что я растормошил муравейник, и в эту минуту Лекса борется с выбегающими и кусающимися муравьями. А я просто ждал, сейчас был не тот момент, чтобы любопытствовать, но я надеялся, что она сама расскажет больше. Мне не видно было ее лица, но по ее дыханию я слышал, что она будто сглатывает слезы.

— Я ничего не помню, — она говорила так тихо, будто надеялась, что ответ я не услышу. Но я услышал.

— Не помнишь родителей?

Лекса наконец повернулась ко мне. Снова этот растерянный взгляд маленькой напуганной девочки, который я видел в первый день в библиотеке. Ее глаза были влажными.

— Я ничего не помню, — повторила Лекса.

Я опешил.

— Ты потеряла память? — с подозрением уточнил я.

Она отвела глаза, и все же я заметил, что они метались из стороны в сторону, будто она перебирала слайды в голове. Нет, это не муравейник, я разбудил вулкан, на который не ожидал наткнуться. Лекса неуверенно кивнула.

Я внимательно следил за ней, за ее мимикой, пульсом, дыханием — за всем, что хоть как-то могло намекнуть, что Лекса врет. Но нет, насколько я могу это утверждать, — она не врет.