Твоей струны печален звук глухой,

И лишь тоски ты голос не забыла!..

О верная, грусти, грусти со мной!

Пускай твои небрежные напевы

Изобразят уныние любви,

И, слушая бряцания твои,

Пускай вздохнут задумчивые девы!

Элегия

Счастлив, кто в страсти сам себе

Без ужаса признаться смеет;

Кого в неведомой судьбе

Надежда робкая лелеет;

Кого луны туманный луч

Ведет в полночи сладострастной;

Кому тихонько верный ключ

Отворит дверь его прекрасной!

Но мне в унылой жизни нет

Отрады тайных наслаждений;

Увял надежды ранний цвет:

Цвет жизни сохнет от мучений!

Печально младость улетит,

Услышу старости угрозы,

Но я, любовью позабыт,

Моей любви забуду ль слезы!

Здесь мы снова видим обычное для ранних элегий Пушкина противопоставление некоего счастливца, вкушающего радости любви, и себя – одинокого и несчастного. Жалобы семнадцатилетнего юноши: «Печально младость улетит, / Услышу старости угрозы» через несколько лет, видимо, показались Пушкину забавными. При переработке стихотворения в 1819–1820 годах он сократил текст и заменил одну строчку: «Печально младость улетит, / И с ней увянут жизни розы».

Месяц

Зачем из облака выходишь,

Уединенная луна,

И на подушки, сквозь окна,

Сиянье тусклое наводишь?

Явленьем пасмурным своим

Ты будишь грустные мечтанья,

Любви напрасные страданья

И гордым разумом моим

Чуть усыпленные желанья.

Летите прочь, воспоминанья!

Засни, несчастная любовь!

Уж не бывать той ночи вновь,

Когда спокойное сиянье

Твоих таинственных лучей

Сквозь темный ясень проницало,

И бледно, бледно озаряло

Красу любовницы моей.

Что вы, восторги сладострастья,

Пред тайной прелестью отрад

Прямой любви, прямого счастья?

Примчаться ль радости назад?

Почто, минуты, вы летели

Тогда столь быстрой чередой?

И тени легкие редели

Пред неожиданной зарей?

Зачем ты, месяц, укатился

И в небе светлом утонул?

Зачем луч утренний блеснул?

Зачем я с милою простился?

Над этим стихотворением Пушкин работал долго: текст в «Лицейской тетради» имеет два слоя правки[23]. Исправления существенно изменили лирическую ситуацию стихотворения. Первоначально сцена ночного свидания происходила в саду, затем она переносится в комнату, и при этом ей придается эротический характер. Но тогда стихи, в которых чувственная страсть («восторги сладострастья») противопоставляется «прямому счастью» чистой мечтательной любви, становились неуместными. Пушкин несколько раз менял последовательность строк в этих стихах, пока не отказался от них совсем.

В. Брюсов предполагал, что стихотворение содержит описание реального эпизода романа Пушкина с Бакуниной[24]. Какая же редакция текста описывает этот эпизод? Рукопись свидетельствует, что поэт не мог иметь в виду одну и ту же реальную историю. Лирический сюжет передает реальность его внутренней жизни. Он взрослеет: понемногу избавляется от наивной полудетской мечтательности, испытывает эротические желания и – постепенно освобождается от влияния «унылой элегии». Черновик стихотворения «Месяц» зафиксировал его стремление разобраться в своих представлениях о «прямом счастье» и определиться в своих литературных предпочтениях.

К сну

Знакомец милый и старинный,

О сон, хранитель добрый мой!

Где ты? Под кровлею пустынной

Мне ложе стелет уж покой

В безмолвной тишине ночной.

Приди, задуй мою лампаду,

Мои мечты благослови,

До утра только дай отраду

Моей мучительной любви.

Сокрой от памяти унылой

Разлуки грустный приговор,

Пускай увижу милый взор,

Пускай услышу голос милый.

Когда ж умчится ночи мгла,

И ты мои покинешь очи, —

О, если бы душа могла

Забыть любовь до новой ночи.

Сюжет стихотворения не нов: страдания в разлуке с «ней». Обычны и элегические клише: «память унылая», «разлуки грустный приговор». Однако лирический монолог звучит пылко и страстно, он совсем не похож на меланхолическую медитацию. В традиционной поэтической форме раскрывается нетрадиционный характер элегического героя. В поздней редакции стихотворения «К Морфею» он проявился еще более выразительно.