– Что?.. – ошалело переспросил Ярослав. – Родные мои, друзья дорогие, народ Господина Великого Новгорода, сын у меня родился! Выпьем во здравие его и супруги моей Федосьи Игоревны!

Осушил до дна поданный кем-то кубок, расцеловался с богоданной дочерью Александрой, сказал, улыбаясь растерянно и счастливо:

– Сыновья на меня посыпались, будто яблоки с яблони!..

Через сутки пир начал угасать, как угасает пожар. Не вдруг, не разом, а поначалу разбившись на очаги, потом – на приятельства да товарищества и только после этого тлея где-то на родственно-семейном уровне. При этом, естественно, поднимался чад, вспоминались старые обиды и счеты, что в драчливом Новгороде легко переходило в потасовки. Тут-то и начали подсчитывать убытки, и жених был неприятно удивлен, когда столь развесело-гостеприимный Новгород предъявил ему счет, который выставил сам посадник, при этом, правда, щедро сбросив подарки.

– Денежки счет любят, князь Александр.

– Жмоты, – сказал Александр отцу, повелев тем не менее рассчитаться без торгов.

– На том и стоят, – усмехнулся Ярослав. – У них каждое лыко – в новые лапти, потому-то в сапогах и ходят.

Он спешил к жене, но отъезд отложил до утра, чтобы посидеть по-семейному. Хотел было пригласить Сбыслава с Яруном, но не решился, и за столом собрались сыновья да новая родня. Но родственная беседа длилась недолго, поскольку доложили, что к ним сильно рвется странник из Ливонии.

– Зови, – распорядился Ярослав.

– Чудной он какой-то, великий князь.

– И чудного послушаем.

Позвали, и в трапезную ввалился громоздкий старик в отрепьях с грозно горящими очами.

– Сладко едите да горько пьете! – заорал он с порога, потрясая кривым указательным пальцем с огромным желтым ногтем. – А братьям вашим гвозди в лбы загоняют, а сестер ваших на глазах отцов с матерями распинают, а отцов ваших…

– Выйди, Александра, – сказал Ярослав. – Кто забивает, кто распинает, говори толком, пока за дверь не выбросили.

Княжич Василий, младший брат Александра, усадил странника, велел накормить. Но старец от хмельного отказался, налегал на скоромное и ворчал:

– Забыли вы своих за рубежами, врагам на истоптание бросили. О своих животах печетесь, а те животы и не в счет вам? А я своими очами семь распинаний видел, семерых мучеников, гвоздями ко кресту прибитыми, и очи мои не померкли, а огнем зажглись неистовым. Почему же я не ослеп, когда муки сии зрел? Потому что вознесения ждал!

– Кощунствуешь, старик, – строго сказал князь Брячислав.

– Кощунствую?.. За веру православную несчастные смерть на кресте приняли, лютую смерть, а куда же Христос с Матерью своею смотрели? Этого бы и дьявол не вытерпел, слезами бы умылся, а они глаза отвели. Перекрещивают Русь, а кто перекрещиваться не желает, того – на крест! На крест!

– Лютуют ливонские рыцари? – спросил Ярослав.

– Лица зри, а не рыцари! – заорал вдруг старик. – Отродье дьявольское с запада грядет, и шеломы у них с рогами. И пощады нет, и Бога нет, и вас, князья русские, тоже нет, потому как земли ваши на себя отбирают!

– Татары у нас на хвосте, слыхал, поди? – негромко спросил Александр.

– Нету правды, – горько вздохнул старик. – Нигде нету правды Ни в Боге, ни в дьяволе, ни на небе, ни на земле, ни в вас, князья русские. Видать, ушла она в иные страны-государства за грехи наши тяжкие…

С трудом его выставили, накормив и переодев. А беседа больше не клеилась, сидели молча.

– Да, этот враг страшнее татарского, – вздохнул Александр. – Куда как пострашнее.

Князья Северо-Восточной Руси внимательно следили за медленным, но неуклонным проникновением крестоносцев в Прибалтику. Им было известно, что весной тридцать седьмого года в папской резиденции близ Рима было достигнуто соглашение об объединении ордена меченосцев Ливонии, залившего кровью земли латов, ливов и уже вторгшегося в Эстонию, с Тевтонским орденом, свершившим то же самое в землях прусов и куршей. Объединение существенно усилило их и поставило под опеку папской курии, выдавшей индульгенцию про запас под будущие земли и будущие поборы. Знали и о самой индульгенции, открыто называвшей православную Русь страной еретиков и безбожников. Знали и о способах порабощения покоренных народов, на землях которых в обязательном порядке возводились замки как опорные пункты военной, церковной и хозяйственной деятельности. Литва еще сохраняла независимость благодаря сильной центральной власти, но таковой не было ни у латов, ни у ливов, ни у эстов. Если бы не злосчастная липицкая резня, не бездарно проигранная битва на Калке, не кровавый рейд Батыя, Русь никогда не допустила бы орден к своим границам, но «если бы» – всегда горький вздох сожаления, а не суровая действительность.