– Виктор, ты знаешь, они от нас требуют печатать периферийных авторов. Пришла повесть из Ташкента, не ахти какая, но терпимая. Автор Рина Дубина. Как ты думаешь, она не еврейка?

– Не знаю, – ответил редактор, – фамилия ни о чем не говорит.

– Попробуем напечатать, – осторожно решила заведующая.

После начала перестройки журнал с прежним содержанием и тиражом существовать не мог и его начальник, опасаясь неминуемых неприятностей от авторов, которым несправедливо отказывал в публикации, уехал за рубеж, в Израиль, благо его новой женой стала еврейка. Перед отъездом он направил в «Литературную газету» статью, в которой каялся перед обиженными им писателями. Много лет отсутствовал. Вернувшись в Москву, вел себя выжидательно, на книжной ярмарке при встрече бросился ко мне и обнял, как старого друга. Далее, что показалось мне удивительным, стали выходить его книги с ничуть не лучшими стихами, чем писались раньше, он завоевал телевизионный экран, провел творческий вечер аж в Кремлевском зале, куда был заказан путь и Белле Ахмадулиной, и Фазилю Искандеру, и Андрею Вознесенскому… Странно очень. Не помогли ли ему в этом его дружки-масоны, если они все-таки существуют. В любом случае и он, и его дружки, как личности далеки от масонов типа Керенского, и заботятся лишь о своем благополучии, не думая ни о чаяниях народа, ни о его благе.

Ни в коем виде нельзя сводить деятельность Керенского с принадлежностью к масонской ложе.

Думаю, проще, честнее проследить его жизнь постепенно, по ступенькам, приведшим его к всенародному признанию. Не случайность, не благоприятное стечение обстоятельств, а служба народу, многолетняя защита его на самых сложных политических процессах сделала Александра Федоровича любимейшим в России политиком, пусть на короткое время торжества демократии, путь к которой всегда сложен и не всегда благодарен. После Ленского расстрела по России прокатилась самая мощная волна забастовок. Взрыв накопившегося недовольства потряс страну. Всколыхнули народные массы и вызвали возмущение события 4 апреля 1912 года на берегах реки Лены, более чем в двух тысячах верст от железной дороги на золотых «приисках англо-русского товарищества „Лензолото“. Бастовавшие уже свыше месяца рабочие мирно шли с одного прииска на другой, где находилось управление. Они знали, что в эту ночь был арестован их стачечный комитет, и они собирались предъявить хозяевам требования об освобождении товарищей. Но, так же как 9 января 1905 года, они были расстреляны без всякого предупреждения. По данным газеты „Звезда“, убитых оказалось 270 человек, раненых 750. Эта бессмысленная расправа над людьми, живущими в скотских условиях, в грязных, наскоро сколоченных бараках, трудившихся по 15–16 часов в сутки, обираемых штрафами, при мизерной зарплате, нашла такой силы отклик в стране, что привела к забастовке семисот тысяч рабочих и вынудила правительство направить туда для рассмотрения комиссию во главе с бывшим министром юстиции С. С. Манухиным. Состав комиссии вызвал подозрение в возможности необъективного ведения следствия. Поэтому Дума создала собственную комиссию для независимого расследования. Руководить ею был назначен тогда еще не член Думы, но уже известный молодой адвокат Александр Федорович Керенский.

Дорога до места трагедии была долгой и тяжелой. На поезде до Иркутска, а затем на пароходе и лодках-шитиках. По пути в городе Киренске навстречу Александру Федоровичу вышла легендарная женщина, революционерка с семнадцати лет, политкаторжанка Брешко-Брешковская, которую эсеры, сподвижники по партии, называли «бабушкой русской революции». Сюда, в очередную ссылку, она попала в 1910 году. Ей было шестьдесят восемь лет, но выглядела она бодро, была женственна, приветлива и шутила, что ее закалили ссылки, особенно северные. Они беседовали несколько часов, подружились, нашли общий язык, и после этого, вернувшись в Петербург, Брешко-Брешковская отозвалась о Керенском как о «достойном из достойнейших граждан земли Русской». Она была свидетелем его упорного труда в следствии по Ленскому расстрелу: тщательному опросу свидетелей, выяснению неопровержимых фактов притеснения и грабежа рабочих на приисках. Усилия лично его и членов комиссии заставили администрацию товарищества уволить наиболее ретивых сотрудников, злоупотреблявших властью, построить на месте бараков дома, повысить жалованье рабочим, уменьшить длительность трудового дня, а главное, без чего этого нельзя было бы добиться, – ограничить до минимума, а потом и вообще ликвидировать монопольное положение «Лензолота». Это, пожалуй, был первый чувствительный удар по богатым промышленникам, считавшим себя безнаказанными хозяевами жизни. Уважение в народе к смелому и умному адвокату, защищавшему униженных и обездоленных, резко возросло.