Она всегда отвратительно чувствовала себя с похмелья, что и неудивительно.

«Я безмозглая идиотка. Ну зачем вчера так напилась, скажите мне? И ведь винить некого – Марго честно пыталась прекратить безобразие, но тщетно. Когда Марго удавалось справиться со мной? Да никогда».

Она привычным жестом протягивает руку и берет костыли. После операции бывшая танцовщица Мария Лащенко смогла встать на ноги, однако ходить без подпорок пока так и не научилась. Левая нога слишком пострадала, и даже кудесник-хирург из Франции ничего не смог с этим поделать. Опираться на ногу возможно, но боли... Да, главное – вот эти ужасные боли, от которых Мария буквально лезет по ночам на стену. Собственно, и алкоголь – поэтому.

Она ковыляет к большому комоду, заменяющему ей туалетный столик. Оглядев в зеркале бледное лицо с огромными черными тенями вокруг глаз, скептически хмыкает – хороша, ничего не скажешь...

– Ты проснулась? – В дверях появляется лохматая спросонья голова Марго. Лицо чуть опухшее со сна, в руке – надкушенное яблоко.

– Проснулась.

– Что – головка бо-бо? – ехидно интересуется та, входя и заваливаясь на кровать.

– Отстань, а?

– Мэри, – Марго переворачивается на живот и, откусив от яблока, смотрит на подругу серьезно и чуть озабоченно. – Дорогая, мне очень не нравится тенденция...

Мэри разворачивается так, чтобы не видеть в зеркале укоризненного взгляда подруги и не чувствовать себя виноватой. Берет расческу, начинает раздирать спутанные волосы, и у Марго сдают нервы – она кидает яблоко на кровать, встает и отнимает расческу:

– Что ж ты делаешь-то?

Она сама осторожно водит по рыжим волосам, аккуратно разбирает прядь за прядью.

– Мэри, а ведь у тебя волосы седые появились...

– Да и черт с ними...

Марго решительно разворачивает совершенно безучастную Мэри к себе, наклоняется и шипит в самое лицо:

– Так, хватит! Что случилось вчера?

«Ну, как я скажу, что случилось? Никак...»

С того самого дня, как две русские живут в Провансе, у Мэри регулярно что-то случается. Постоянно – будто по календарю. Вчера ей вдруг позвонил Алекс. Потерявшийся почти на три месяца. Позвонил ей – а не Марго, и теперь Мэри должна сообщить подруге о звонке, но не сделает этого ни за что. Вчера она сказала ему много лишнего – и он тоже вспылил. И ударил ниже пояса – в буквальном смысле. Так и заявил: «Скажи спасибо своим костылям – я не опущусь до того, чтобы приехать и дать тебе пару пощечин. Тебя и так жизнь ударила».

Собственно, Мэри не особенно расстроилась – жизнь за год после катастрофы преподносила еще кучу сюрпризов. Слова Алекса не ранили. Но зачем Марго это знать?

– Марго... клянусь – ничего. Я работала почти до трех, потом легла...

– Ну, конечно! А перед этим ухитрилась достать из шкафа бутылку коньяка?

– Да ты ж видела!

– Видела, – согласно кивает Марго. – Но с сегодняшнего дня больше не буду видеть.

Мэри опустила глаза – значит, с сегодняшнего дня ей уже не удастся убедить Марго в том, что в состоянии «подшофе» эффективнее пишется...

За этот год с небольшим Марго сумела заменить Мэри все и всех – няньку, массажистку, врача, секретаря и агента одновременно. Если бы не Марго, никто больше не услышал бы о Мэри Кавалье, а с ее помощью она продолжала писать и издаваться. Правда, теперь во Франции.

А Марго меж тем доводит до финала гневную тираду, попутно заканчивая возиться с волосами подруги:

– И вообще. Ты в четверг ложишься в больницу, нужно закончить рукопись – а ты пьешь.

– Марго! Хватит! Я не буду дописывать эту книгу, сто раз говорила.

– Будешь.