– Мои друзья придут за мной, – прорычала я и оглянулась.

Михал тут же оказался позади меня, и я скривилась:

– Однажды они уже пришли мне на помощь. И снова придут.

Он взял плащ, легко сдернул его с моих плеч и всмотрелся в него…

Внутри у меня все похолодело, когда Михал улыбнулся – искренне и жутко, – обнажив два длинных, острых клыка. Мне показалось, что время замедлилось. Моряки, корабль, море – все превратилось в серый туман. Как зачарованная, я с ужасом смотрела на его клыки.

Клыки.

У него были длинные и острые клыки.

– Очень на это надеюсь, – сказал Михал, сверкнув черными глазами.

И в это мгновение, когда я оказалась в недрах его корабля, я поняла, что ад пустовал и дьявол был здесь.

Я так никогда и не узнала, что произошло с моей сестрой в ту ночь, когда она погибла.

А вот ту ночь, когда она пропала, я помнила очень ярко. Мы тогда поссорились. В ту неделю каждый вечер, не говоря мне ни слова, она тайком выбиралась из дома через окно в нашей детской. Я даже не знала, как звали ее возлюбленного. Иногда я пыталась смотреть на происходившее ее глазами: молодая женщина двадцати четырех лет, все еще делившая детскую комнату с младшей сестрой. Молодая женщина двадцати четырех лет без супруга, детей, собственного дома и положения в обществе. Возможно, сестре было стыдно. Возможно, тот мужчина не обладал титулом или состоянием, чтобы просить ее руки, и потому она держала свой роман в тайне. Может быть, там было еще множество других причин, но мне, ее родной сестре, они были не важны, ведь я любила ее. Я бы делила с ней нашу комнату до скончания веков, яростно защищала бы ее таинственного поклонника, и не важно, были у него деньги и титул или нет. Хихикала бы с ней вместе, спрятавшись под одеялом, и смазывала бы петли на окнах маслом, чтобы она бесшумно уходила на свидания.

Но она никогда не рассказывала мне о нем.

Она вообще никогда мне ни о чем не рассказывала.

Иногда я задумывалась: а любила ли она меня вообще?

– Все, хватит, – прошипела я, когда предательски скрипнула половица, а часы пробили полночь.

Отбросив одеяло, я опустила ноги на пол и посмотрела на сестру. Она замерла, держась за оконную раму.

– Филиппа, хватит. Опасно бродить по ночи. Твой возлюбленный не должен просить тебя о таком.

Пиппа выдохнула с облегчением и приоткрыла окно. Ее щеки пылали то ли от радости, то ли еще от чего.

– Ложись спать, ma belle.

– Не лягу.

Я сжала руки в кулаки. В последнее время это ласковое обращение не казалось мне таким уж ласковым. Оно звучало насмешливо и пренебрежительно, словно сестра насмехалась надо мной, потому что я чего-то не знала. И меня это приводило в бешенство.

– Тебя наверняка скоро поймают родители. И накажут нас обеих! И я не увижу Рида целый месяц!

Пиппа закатила глаза и перекинула ногу через подоконник, безуспешно пытаясь спрятать наплечный мешок под плащом.

– Quelle tragédie[5].

– Да что с тобой такое?

– Рид не для тебя, Селия, – раздраженно сказала Пиппа. – Сколько раз я тебе это говорила? Он служит Церкви, и чем скорее ты это поймешь, тем быстрее двинешься дальше. – Покачав головой, она усмехнулась, словно я была глупейшей девушкой на свете. – Он разобьет тебе сердце.

Здесь было что-то другое. Хоть Пиппа и говорила так, раньше ей нравился Рид; когда-то она упрашивала нас играть с ней, ловить снежинки, собирать апельсины, обращаться к ней как с королевой и называть ее великолепной Февралиной, по имени героини из ее любимой сказки. Но в прошлом году что-то произошло между ними. Что-то произошло между нами.