Завершив работу, матадор подавляет желание отряхнуть кресло от грязи и садится за руль.

– Я закончил, – заявляет он, не в силах прямо указать существу на дверь.

– Ага.

– Ты… Ты можешь идти.

– Ага.

– Ну так…

– Ща, доем только. А попить у тебя ничего нет? В горле все прямо ссохлось.

– Пересохло, – машинально поправляет Пепе.

– Ага. Так есть попить?

– Нет. – Матадор искренне сожалеет.

– Может, купишь? Тут через пару километров заправка. Тебе все равно в ту сторону.

– А тебе разве можно убегать так далеко от дома? – пробует пожурить нахального собеседника мужчина.

– Короче, воды купишь? – грубо одергивает ребенок.

– Ну ладно. – Матадор заводит двигатель.

«Знал бы, что тут поблизости заправка, ни за что не остановился бы, дотянул до безопасного места».

– Что тебе купить?

– Говорю же, воды. Только не вздумай брать малюсенькую бутылочку, возьми сразу литр. Меня ужас как жаждит.

– Надо говорить «у меня жажда».

– Ага. Давай, иди покупай.

Хосе Ривера не решается перечить и спешит выполнить приказ маленького командира. Принесенная им пластиковая емкость Agua Sana в мгновение ока оказывается полупустой.

– Фу, – чумазая ладошка вытирает мокрый рот, – напилась.

Пепе удивлен и озадачен:

– Ты девочка?

– А че?

– Ничего. Просто…

– Че «просто»?

– Не похожа!

– А, – довольно машет рукой малышка и обнажает белоснежные зубы в широкой улыбке. – Это Лоле все говорят.

– Значит, тебя зовут Лола?

– Ага.

– А лет тебе сколько?

Девочка сосредоточенно ковыряет в носу.

– Я спросил, сколько тебе лет?

– Ну восемь.

– Не «ну восемь», а просто восемь.

– Ага. – Палец вновь оказывается на прежнем месте.

– Давай, Лола, я отвезу тебя домой.

– А ты уже привез.

– То есть?

– Видишь вон ту скамейку с картонкой? – Девочка показывает на зеленую зону отдыха за заправкой.

– Вижу.

– Я там живу.

– То есть как?

– Просто. Сплю. Только надо уходить до рассвета и приходить, когда стемнеет, а то эти с заправки узнают и расскажут обо мне полиции. Меня тогда заберут, а уходить мне отсюда нельзя. Ой, – вдруг пугается малышка, – только и ты им не говори!

– Хорошо. А почему тебе нельзя уходить?

– Я жду, когда за мной вернутся.

– Кто? Родители?

– Нет. Все.

– Кто все?

Малышка оглядывается по сторонам, как будто чьи-то уши могут уловить, что она шепчет в закрытом автомобиле.

– Понимаешь, папа убил маму, дядя Роми пристрелил папу, а потом поджег дом.

У Пепе расширяются глаза от ужаса, но девочка не замечает произведенного эффекта, продолжает спокойно объяснять:

– Дядя Роми, он главный. Он сказал, что надо уходить, иначе его заметут. Ну, все собрались и ушли, а меня забыли. И я вот жду, когда за мной вернутся. Я же в таборе.

– Давно ждешь? – ошарашенно спрашивает Пепе.

– Кажется, третий месяц, но я не уверена. А что? Это много? Они уже слишком далеко ушли, да? Думаешь, мне еще долго ждать надо?

Матадор лишается дара речи. Конечно, он знает о цыганском кочевом образе жизни, осведомлен, правда, поверхностно, о культуре этого народа, но он никогда раньше не слышал, чтобы цыгане бросали детей. Бывает, уходит женщина в другой табор, оставляет потомство, так ее дети тут же становятся «сыновьями полка». Как же они бросили эту девчушку? Случайно или специально? Всякое, конечно, может случиться. Не в национальности тут дело. Дело в том, что ребенок один, и понятно, что никто и никогда за ним не придет.

– Думаю, ждать тебе больше не надо, Лола.

– Почему?

– Никто не вернется, и лучше всего как раз пойти в полицию. Я тебя отвезу.

– Предатель! – взвизгивает девочка и, смачно плюнув в лицо доблестному матадору, выскакивает из машины.