Танец закончился, пары плавно двигались к стенам, где стояли те, кому не посчастливилось блеснуть грацией и пластикой. Елена и Пётр подошли к тому же месту, где небрежно стоял Алексей Нестеров. Он о чём-то разговаривал с вернувшимися Натальей и Александром, причём атмосфера плохо напоминала дружескую беседу. Александр и не пытался сдерживать раздражения, отчётливо написанного на его вытянутом лице. Алексей держался лучше, но спокойное презрение, читавшееся в его усмешке, так испугало Елену, что она поторопилась отвернуться, попав взглядом в Ольгу, тоже весьма смущённую.

– Вы несёте чушь, – спокойно ответил Алексей на какую-то реплику Александра, не расслышанную Еленой из-за гудения зала, – реформы нам не дадут абсолютно ничего. Калеку заговорами не вылечишь. «Уж сколько раз твердили миру» …

Александр чуть не задохнулся от возмущения. «Сейчас что-то начнётся», – подумала Елена. Она никогда не видела двух образованных молодых людей, двух дворян, пусть и с сомнительным происхождением, но великосветских, столь близкими к ссоре. В её поместье дрались только пьяные мужики, опустившиеся, омерзительные подобия людей, затевающих побоища даже не из-за неприязни, а просто от непосильной ноши освобождённых крестьян. Прислушавшись к собственным ощущениям, она пришла к неутешительному выводу, что это волнует и может служить отличным развлечением.

– Значит, по-вашему, в правительстве дураки сидят, а вы – самый умный? – в интонации Жалова послышалась издевка. – Сами – то, наверное, пальцем не пошевелили для родины.

Нестеров теперь оказался задет не на шутку. Только он собрался излить свою желчь на оппонента, Наталья тронула его за рукав.

– Прошу вас, не надо. Здесь праздник у людей, выйдет скандал.

И он послушал её, что вообще-то было странно для Елены. Её отец, единственный дворянин, ежедневно созерцаемый ей за много лет, никогда никого не слушал, а, иногда, подозревала Елена, и вовсе делал что-то назло.

Пётр спешно начал рассказывать весёлую университетскую историю, главными фигурантами которой были он сам и Нестеров. Ольга вторила жениху, улыбаясь некрасивой улыбкой, показывающей десну. Наталья тихо смотрела на них со свойственной свахам материнской нежностью, когда они пьют за здоровье молодых на свадьбе. К Алексею вернулась невозмутимость. Вспышка агрессии прошла, но он был доволен собой. «Ещё не хватало позволять какому-то сверкающему нахалу оскорблять себя», – думал он. Жалов, отдышавшись, был недоволен мирным исходом дела но, дабы не спровоцировать нового инцидента, шепнул на ухо Елене, что пора и честь знать. Грушевская не двинулась с места. Слишком удивили её эти странные люди, спокойные, но страстные, умные, но разочарованные.

– Я останусь, – шепнула она своему спутнику. Тот ушёл в скверном расположении духа, обругав по пути швейцара.

– Не стоило вам с ним спорить, – обратилась она к Алексею, – он упрямый, очень упрямый, его вы никогда не переубедите.

Нестеров хмыкнул.

– А зачем переубеждать кого – то? По-моему, это дело гиблое.

– Тогда зачем всё это? – удивилась Наталья, опередив тот же вопрос из уст Елены. – Разве спор – это не попытка навязать своё мнение другому человеку?

– Как вы, женщины, всё усложняете! – откинул назад голову Алексей. – Это просто разговоры, обычная болтовня, ничего ей не сделаешь. Просто тот господин спросил моего мнения, я ему и ответил то, что думаю. Ему это показалось нахальным, вот и пошло.

– Похвально для светского человека говорить то, что думаешь. Причем, если дело касается по-настоящему важных предметов – тихо рассмеялся Пётр, а за ним и Ольга.