На чёрном выходе из «Мосфильма», где даже не было вахты, его окликнули:

– Павел Владимирович, можно на два слова?

Анин обернулся, его нагонял Валентин Холод, в роговых очках, весь складчатый, похожий на старого бульдога. Лицо у него было постоянно обиженным и встревоженным.

– Это, рыба… пардон… Я помощник продюсера Макарова Бориса Львовича, – представился Валентин Холод, запыхавшись, словно пробежал стометровку.

Слово «рыба» у него было сорным. Он употреблял его к месту и не к месту, выражая нечто среднее между различными состояниями души и непосредственным обращением к собеседнику, поэтому слово «рыба» в его устах не воспринималось в качестве личного оскорбления, а, скорее, было дружеским похлопыванием, призывающим к мирным взаимодействиям.

– Да, да я помню, – скороговоркой произнёс Анин, делая шаг к двери.

Макаров был аутсайдером, его избегали даже неискушённые меценаты. Три последних его фильма и два сериала, один за одним, оказались провальными. Сериалы он тянул, как кота за одно место, пока артисты не начали играть через силы, а фабула не стала походить на трафарет; надо было уметь заканчивать на пике славы, но не у всех это получалось из-за коммерции, отсутствия здравого смысла или бескорыстных советников, которых развелось немерено, как тараканов. К сроку денег он не отбил, землю рыл носом, чтобы реабилитироваться перед киношным миром, всё бестолку. И сценарии у него были хорошие, и актёров он подбирал характерных, но чего-то ему не хватало. «Удачи», – понимал Анин, безмерно жалея Бориса Макарова и Валентина Холода за их готовность выскочить из кожи вон, но что толку? Из-за этой чёртовой жалости Анин позволил втянуть себя в разговор.

– Павел Владимирович, вы познакомились со сценарием? – вежливо спросил Валентин Холод, обходя Анина и нагло загораживая дорогу. – Рыба. Сценарий и раскадровка сделаны под вас! – напомнил он.

– Сценарий? – удивился Анин не сколько вопросу, сколько манерам Холода.

Валентин Холод был пятым по счёту помощником Макарова. Он их менял как перчатки, полагая, что в них и есть суть зла. Даже при иных, более оптимистичных ситуациях, Валентину Холоду не светило ни денег, ни славы, ни удачи, поэтому и вид у него был отчаянной собачонки.

– Да-да… – Валентин Холод даже перестал дышать, словно говоря: «Прихожу первым, ухожу последним. Тащу целый воз, а на меня ещё всех собак вешают. Что делать, ума не приложу». На что так и хотелось ответить: «Беги, Валик, беги, это не твой хлеб!»

– А… сценарий?! Да! – твёрдо соврал Анин и не к месту хихикнул, полагая, что Валентин Холод окажется умным человеком и оставит его в покое.

Иногда он специально говорил, как подросток, у которого ломается голос.

– Я, конечно, понимаю, что та роль, которую вам предлагают, не соответствует вашему уровню… – начал извиняться Валентин Холод.

Голос у него был таким искренним, что у Анина, свело скулы, чувствовалось, что Валентин Холод сердечный человек, тонкой психической организации, но в его профессии это, скорее, минус, чем плюс. Режиссёр должен быть чуть толстокожим, как слон, иначе дела не будет.

– О! – обрадовался Анин. – Именно! Не соответствует! Передавайте привет Борису Львовичу! – И предпринял обходной манёвр, чтобы прорваться к заветной двери, однако, Валентин Холод оказался не так прост, как казался, он ухватил Анина за рукав и проникновенно сообщил, глядя ему в глаза:

– Борис Львович меня убьёт!

Хотел Анин ответить в том смысле, что правильно сделает, да пожалел:

– Я сам ему позвоню, – пообещал он.

И Валентин Холод попался на крючок. Никто так не умел варьировать голосом, как Анин в момент концентрации и игры ума, за одно это его пока ещё тайком ставили в пример другим актёрам. Появилась даже плеяда имитаторов, но им до него было так далеко, как до Киева раком.