Он славился своими дурацкими афоризмами.

– А как насчет девочек? – сменил он тему. – Лучшее сочетание: один плюс три. Тогда можно сачковать! – Он хохотнул. – Боже, как мне тут надоело! Я скажу тебе: я переживаю предчувствие романа. А что у тебя?

I'm fine. Я все просрал. Кем я был до войны? Весь мир считает меня счастливым. Тысячи людей мне завидуют и не могут этого скрыть. Светские журналы называют меня звездой. Стоит появиться на модной тусовке, как вырастает стена из папарацци. Их расстрельный батальон с монализовскими улыбочками решетит мне лицо и загоняет мою изумленную физиономию со строгим взглядом и развратным ртом в гламурные подвалы, вперемежку с курчавыми львицами, портными и олигархами. На этих фотографиях я всплываю распухшим утопленником, полным дебилом, но я привык: я снисходителен и всеяден, как истинный герой нашего времени. Меня переводят враждующие нации – в Нью-Йорке и Тегеране; большие и малые страны – от Македонии до Бразилии. Обо мне пишут дипломы и диссертации, некоторые иностранные критики объявили меня гением. На мне виснут девки на научных конференциях и ночных дискотеках, у меня куча друзей. У меня столько знакомых, что я не узнаю их в лицо, они мычат и «тычат» и душат в объятьях, но я уже давно не волнуюсь по этому поводу, хотя и стесняюсь своей забывчивости.

Москвичи останавливают меня на улицах, в магазинах, чтобы побеседовать о моей еженедельной передаче. В провинции на мои выступления набегает толпа народа, вопросы, вопросы, затем очередь за автографами. Красивым девчонкам я неизменно пишу: «на счастье в любви» (они краснеют, бормоча, что именно это им нужно), пожилым теткам – «на память о нашей встрече». Тетки довольны: надпись двусмысленна. Мужчинам я пишу хрен знает что. Сколько я раздал автографов? – это население целого города.

Но есть другой город, тех, кто не любит меня. Мегаполис – в нем проспекты, бульвары и закоулки, парки и башни, бурная жизнь, там живет множество людей.

Меня не любят коммунисты за то, что я всегда был антисоветчиком.

Меня не любят патриоты, почвенники, евразийцы, славянофилы, русопяты за то, что я порою называю Россию «этой страной». Но и закоренелые русофобы отвергают меня: они считают мою критику «этой страны» непоследовательной и недальновидной.

Ко мне подозрительно относится интеллигенция. Ей, целомудренной, не нравится, что я – скандалист, «певец минета». Она ненавидит меня за то, что я не считаю Булгакова великим писателем.

Меня ненавидят фашисты – они в масках расстреляли мой портрет на видеоролике в интернете из АК-47. Это – серьезно. Я не стал смотреть ролик – я не люблю копаться в помойке.

Меня не любят либералы. Они считают, что я недостаточно либеральный, что у меня не хватает веры в реформы. Западникам не нравится, что я в Европе нахожу недостатки.

Меня недолюбливает внесистемная оппозиция, считая трусом – я не хожу на их митинги, где полиция бьет их палками и зверски тащит в обезьянник. К тому же, я ни разу не побывал на процессе Ходорковского.

Меня не любят гуманисты всех стран, они считают, что я ненавижу людей.

Меня не любят феминистки: они говорят, что я – старомодный мачо.

Меня не любят церковники: они говорят, что я – враг церкви.

Меня не любят московские филологи из моего же университета: они считают, что я – «вредная тварь».

Меня не любят власти, потому что я – непредсказумый, и они не хотят иметь со мной дело. Вместе с властями меня не любят молодежные движения конформистского направления, потому что я что-то непочтительное сказал о Главном.