– Танатрея Стоули?

– Именно.

– Мне все про неё говорят. Скажите, а бывают менталисты по растениям? – спросила я.

Мадам Бохоста изумлённо взглянула на меня, а затем закатилась басистым хохотом – таким, что растущие близ неё розы вздрогнули.

– Вы их пугаете, – сообщила я, считав внутренний трепет растений.

Отчего мадам Бохоста буквально сложилась пополам в смехе. Затем выпрямилась и, подхватив меня под руку, провела в здание.

– Мой кабинет. Располагайся, – сказала она и ввела в…

Хм… кхм… это был не кабинет, а настоящее логово – просторное, с высокими потолками, с полками, полными книг, врезанными в громадные стволы, но здесь пахло зверьём, засушенными листьями, грибами и ягодами, которых сушилось вдоволь повсюду, в том числе на верёвках, свисающих с потолка. Между уютными ковриками, набитыми из цветных нитей, были разбросаны по полу в изобилии дикие травы, словно хозяйка кабинета поставила себе цель – скрыть светлый паркет всем чем только можно.

Кресло у массивного стола было накрыто покрывалом, вязаным крупной вязкой, местами с затяжками, и похоже было больше на лежанку в саду, чем на стул профессора. В углу перед окном в беспорядке стояли на столике и полках колбы и склянки, а на полу – большой чан. Над ним, как хозяин, плёл толстые махровые рюши паук размером с кулак.

– Милаха, правда? – подмигнула мне мадам Бохоста, показывая на паука.

– Д-да…

В клетке у другого окна поскуливал кусок голубоватого меха.

– Лихорадит беднягу музана, но ничего, скоро лекарство подействует, – сказала мадам Бохоста, заметив мой взгляд. – Мне на него надо поглядывать, поэтому к остальным не убираю.

– Ага… – сказала я и покосилась на плотную, расписную занавесь, отгораживающую треть кабинета.

За ней кто-то шуршал, суетился, сопел и фыркал, словно там прятался целый зоопарк. Судя по звукам, был среди зверей и некто довольно большой и, возможно, хищный. Боже, как мне не хватало моего обоняния! Я бы сразу поняла!

– Подопечные мои там. Не обращай внимания! – Мадам Бохоста кивнула в сторону занавеси, цокнула языком, прошелестела, профырчала, словно беседуя с кем-то, и существа за шторой притихли.

– Вы с ними разговариваете? – удивилась я.

– Да. Ясно, что на животных твой ментальный дар не распространяется. Жаль-жаль. – Мадам Бохоста всё равно с воодушевлением потёрла руки.

Я села на краешек стула напротив неё. Она обошла меня, пристально рассматривая, как покупатель – телёнка на ярмарке.

– Так-так…

С её вздохом напрашивался вывод, что я совсем бесперспективна. Досадно, что нельзя сразу сдаться и сбежать. Очень хотелось.

– Сэр Алви поручил мне заняться тобой, Ранди, – проговорила мадам Бохоста. – Ну что ж… надо, значит, надо. Однако никакой подготовки к экзамену экстерном мы проводить не будем, потому что без толку. Ректор сказал: ты должна поступить на первый курс, но чтобы вопросов ни у кого не возникло. Это будет не просто…

Я залилась краской, чувствуя себя лгуньей и воровкой чужого места.

– Простите…

Она хлопнула меня по плечу большой ладонью, звякнув подвесками на браслетах.

– Прощаю. Значит, слушай меня сюда: принцессу, которая верит, что она нищая, можно убедить в обратном только одним путём: она должна вести себя, как принцесса, и посмотреть, что из этого выйдет.

– Я не совсем понимаю…

– Так и с магией.

– И что мне делать?

Мадам Бохоста крякнула.

– Так и с танцами. Ты можешь верить, что танцы – это не твоё, но если тебе грозит смертная казнь, проще притвориться, что ты танцуешь хорошо. А потом плясать, как пойдёт. Поняла?

Я неловко пожала плечами. Мадам Бохоста направилась к склянкам, позвенела ими, словно что-то искала. Потом хлопнула пробкой, вытряхнула из склянки что-то себе на ладонь и вернулась ко мне, протягивая крупную синюю горошину.