Приоткрыв тяжелую дубовую дверь, Ника просунула голову на кухню и тут же попала во власть умопомрачительных запахов, от которых закружилась голова. Нос безошибочно уловил аромат сдобной выпечки, малинового джема и поджаривающейся на сковороде яичницы вместе со шкварчащим беконом. Она судорожно сглотнула и вошла внутрь, осторожно прикрыв за собой дверь.

Кухня была не слишком большой, но уютной и совсем не походила на все прочие помещения в этом здании. Здесь не присутствовало ни намека на готику, и обстановка была какой-то… домашней. Многочисленные полочки, на которых сгрудились банки с вареньем и крупами, пучки трав, развешанные под потолком, милые клетчатые занавески на окне и печь, в которой плясало жаркое пламя. Здесь же присутствовало и несколько чугунных плит, за одной из которых орудовала пара поваров. Оба были мужчинами – один постарше, другой – совсем молодой, можно сказать, подросток. Судя по торчащим из-под колпаков золотистым прядям и схожим чертам лица, родственники, скорее всего, отец и сын. Среднего роста, у обоих – широкий разворот плеч, крупные черты лица и россыпь веснушек на внушительных носах.

– У-у-у, поганое! Куда убегаешь?! – внезапно прозвучал вопль, от которого вздрогнули и повара, и осматривающаяся по сторонам Ника.

За ним последовал грохот, лязг и звук бьющейся посуды.

– Госпожа Лили, что-то случилось? – несколько дергано спросил старший повар.

– Эт я у тебя, Феофан, хочу спросить, что случилось! – И еще более громогласное: – Почему за молоком не уследил?! Ишь, убегает, а вы рты поразевали!

Повара синхронно повернули головы в сторону соседней плиты и обнаружили, что из громадной кастрюли, бурно пенясь, действительно убегает молоко. Мелкий поваренок тут же бросился снимать его с огня, а из-за печи в это время показалась та, кому принадлежал на диво громкий голос. Это была низенькая и очень плотная старушка, облаченная в накрахмаленный передник и большой поварской колпак. В одной руке она удерживала громадное блюдо с нарезанными овощами, а второй прижимала к себе банку с клубничным компотом.

– Ты! – Госпожа Лили, которой, к слову, это нежное имя совсем не подходило, ткнула указательным пальцем в сторону Ники. – Чего приперлась?!

«Да-а… с вежливостью в этом мире явно проблемы, – подумала та, покачав головой. – Хотя, если это та самая повариха, ранее работающая в доме Грэма, то удивляться не приходится. Каков хозяин, такова и прислуга».

Девушка спокойно встретила полетевшую в ее адрес грубость и, пожав плечами, ответила не менее громко:

– Есть хочу!

На мгновение в помещении воцарилась тишина, нарушаемая лишь бульканьем кастрюль и скворчаньем жарящегося бекона. Казалось, ни повара, ни госпожа шеф-повар не могли поверить, что гостья не ретировалась из кухни и даже осмелилась ответить.

– А чего это я тебя кормить должна?! – первой опомнилась старушенция. – Через час в столовой накроют, тогда и приходи!

– А я сейчас хочу! – с несвойственной ей наглостью настаивала на своем Ника. – Взамен могу вам с приготовлением помочь или посуду помыть!

– Еще чего! – вскинулась госпожа Лили, ревностно загораживая собой плиту. – Я скорее помру, чем к готовке всяких неумех подпущу! Феофан! – без перехода крикнула она старшему повару, который вместе с сыном за это время успел отойти от разошедшейся фурии на безопасное расстояние. – Дай этой, – кивок в сторону Ники, – швабру, пускай харчи отрабатывает, раз ей так хочется!

Если мыслить здраво, то отрабатывать завтрак Ника была вовсе не обязана, но спорить она не решилась. Как правильно гласит народная мудрость, голод не тетка, поэтому Ника без колебаний взялась за швабру и принялась отмывать с пола плоды поварской деятельности. Госпожа Лили отошла к печи и, подкидывая травы в подвешенный над огнем котелок, что-то негромко ворчала себе под нос. Старший повар продолжал орудовать у плиты, а младший принялся за замешивание теста для блинов, периодически косясь в сторону оттирающей полы Ники.