1870 г.
Кричат перепела, трещат коростели…
Кричат перепела, трещат коростели,
Ночные бабочки взлетели,
И поздних соловьёв над речкою вдали
Звучат порывистые трели.
В напевах вечера тревожною душой
Ищу былого наслажденья –
Увы, как прежде, в грудь живительной струёй
Они не вносят откровенья!
Но тем мучительней, как близкая беда,
Меня томит вопрос лукавый:
Ужели подошли к устам моим года
С такою горькою отравой?
Иль век смолкающий в наследство передал
Свои бесплодные мне муки,
И в одиночестве мне допивать фиал,
Из рук переходивший в руки?
Проходят юноши с улыбкой предо мной,
И слышу я их шёпот внятный:
Чего он ищет здесь средь жизни молодой
С своей тоскою непонятной?
Спешите, юноши, и верить, и любить,
Вкушать и труд и наслажденье.
Придёт моя пора – и скоро, может быть,
Моё наступит возрожденье.
Приснится мне опять весенний, светлый сон
На лоне божески едином,
И мира юного, покоен, примирён,
Я стану вечным гражданином.
1859 г.
На корабле
Летим! Туманною чертою
Земля от глаз моих бежит.
Под непривычною стопою
Вскипая белою грядою,
Стихия чуждая дрожит.
Дрожит и сердце, грудь заныла;
Напрасно моря даль светла,
Душа в тот круг уже вступила,
Когда невидимая сила
Её неволей унесла.
Ей будто чудится заране
Тот день, когда без корабля
Помчусь в воздушном океане
И будет исчезать в тумане
За мной родимая земля.
1856–1857 гг.
Напрасно, дивная, смешавшися с толпою…
Напрасно, дивная, смешавшися с толпою,
Вдоль шумной улицы уныло я пойду;
Судьба меня опять уж не сведёт с тобою,
И ярких глаз твоих нигде я не найду.
Ты раз явилась мне, как дивное виденье,
Среди бесчисленных, бесчувственных людей, –
Но быстры молодость, любовь, и наслажденье,
И слава, и мечты, а ты ещё быстрей.
Мне что-то новое сказали эти очи,
И новой истиной невольно грудь полна, –
Как будто на заре, подняв завесу ночи,
Я вижу образы пленительного сна.
Да, сладок был мой сон хоть на одно мгновенье! –
Зато, невольною тоскою отягчён,
Брожу один теперь и жду тебя, виденье,
И ясно предо мной летает светлый сон.
1850 г.
Не глумись над чёртом, смертный…
Не глумись над чёртом, смертный,
Краток жизни путь у нас,
И проклятие навеки –
Не пустой народный глас.
Расплатись с долгами, смертный,
Долог жизни путь у нас,
И занять тебе придётся,
Как ты делывал не раз.
2 июня 1888 г.
Не тем, господь, могуч, непостижим…
Не тем, Господь, могуч, непостижим
Ты пред моим мятущимся сознаньем,
Что в звёздный день твой светлый серафим
Громадный шар зажёг над мирозданьем.
И мертвецу с пылающим лицом
Он повелел блюсти Твои законы,
Всё пробуждать живительным лучом,
Храня свой пыл столетий миллионы.
Нет, Ты могуч, и мне непостижим
Тем, что я сам, бессильный и мгновенный,
Ношу в груди, как оный серафим,
Огонь сильней и ярче всей Вселенной.
Меж тем как я – добыча суеты,
Игралище её непостоянства, –
Во мне он вечен, вездесущ, как Ты,
Ни времени не знает, ни пространства.
1879 г.
Не говори, мой друг: «она меня забудет…»
Не говори, мой друг: «Она меня забудет,
Изменчив времени всемощного полёт;
Измученной души напрасный жар пройдёт,
И образ роковой преследовать не будет
Очей задумчивых; свободней и смелей
Вздохнёт младая грудь; замедленных речей
Польётся снова ток блистательный и сладкой;
Ланиты расцветут – и в зеркало украдкой
Невольно станет взор с вопросом забегать, –
Опять весна в груди – и счастие опять».
Мой милый, не лелей прекрасного обмана:
В душе мечтательной смертельна эта рана.
Видал ли ты в лесах под тению дубов
С винтовками в руках засевших шалунов,
Когда с холмов крутых, окрестность оглашая,
Несётся горячо согласных гончих стая,
И, праздным юношам дриад жестоких дань,