И предвещал, что сиречь будет ими

В небо ториться молитвой стезя.

В небо торится молитвой стезя:

Борис без моленья – в жизни ни шагу.

Бог – человечьим поступкам судья —

Подал ратоборцам в битве отвагу.

В походе суровом службы вели,

Перед сраженьем свершали молебен

И Богородицу видели в небе —

Святую заступницу русской земли.

Чтобы народ Её не поредел,

От брани кровавой Русь оградила:

Бежал восвояси ворог постылый —

В сечи войска не сошлись с печенегом

И возвращались в родимый предел.

Но смерть вилась над Борисом и Глебом.

Но смерть вилась над Борисом и Глебом:

В закланье своё не верил Борис —

Братоубийство казалось нелепым,

Но понимал: путь к спасенью тернист.

Умер отец! Весть об этом в походе

Сердце Бориса пронзила стрелой —

Затрепетало… Был день на исходе.

Установил свой шатёр над рекой.

Только вчера отпустил он дружину —

Не восхотел силой Киев пленить:

С братьями в мире надеялся жить.

Сущим защитником был ему Бог.

Но надвигалась лихая година:

Дерзких убийц подослал Святополк.

Дерзких убийц подослал Святополк:

Скрытно к шатру подступила орава…

Но неизвестная сила сдержала —

Плач и молитву донёс ветерок:

«Не отвергай слёз моих, Вездесущий,

Я на Тебя во все дни уповаю,

Жребий святых Твоих в жизни грядущей

Я разделить в отчаяньи чаю.

Спаситель! Умножились наши враги:

Скопища псов меня окружили,

От окаянных живот охрани!

Рыкают хищники в дебрях свирепо —

Как и мой брат, о кресте позабыли:

Знать, не вкусил он духовного хлеба».

Знать, не вкусил он духовного хлеба:

Вместо молитвы – злобные речи…

Дух, не привеченный Богом и небом,

Чёрною меткой долей помечен.

Рядом с шатрами шёпот зловещий

Вдруг услыхал он убийц вероломных,

Лязги мечей, словно скрежет зубовный:

Рок оказался братом предвещен.

В молитве просил, чтоб Спаситель помог,

Но в грудь младую копья вонзили —

Был ещё жив, когда увозили…

Господь загоил бы рваные раны!

Брата добить приказал окаянный:

Крови алкал, аки бешеный волк.

Крови алкал, аки бешеный волк:

В зверском побоище не было смысла.

Множество отроков «стая» загрызла —

Каждый с Борисом за веру полёг.

В душу злодея вошёл сатана

И соблазнял на лихое убийство,

Спутал несчастному здравые мысли

И отобрал у спокойного сна;

Шепчет ночами: «Расправу таи».

«Ежели братья узнают мои

Что я содеял… Рассудка лишился?..

Чем за жестокость мою воздадут?»

И вероломно, презрев Божий суд,

Глеба сгубить окаянный решился.

Глеба сгубить окаянный решился —

Адова не убоялся огня

И Вседержителя не устрашился:

«Участи две ожидают меня…

Горшая – плата за преступленье.

Если не та – отнимут престол

Отца моего за грехопаденье…

Горечь разъест моё сердце, как соль.

Княжить на вотчине будет другой,

Но не смогу стать я верным слугой…

От мира уйти?.. В монахи постричься?

Убил я того, кого Бог возлюбил…»

Оставить злодейство в нём не было сил:

С жутью лишения власти не свыкся.

С жутью лишения власти не свыкся…

Прибыл к блаженному с вестью гонец,

Что якобы тяжко болен отец,

Чтобы явиться в Смоленск торопился.

Перед отъездом Глеб кликнул дружину.

В походе узнал о смерти Бориса.

Выйти на берег было бы риском —

Остановился в ладье на Смядыни.

Подплыли на лодках мрачные лица:

Поняли все – это злые убийцы, —

Дикая смерть не пройдёт стороной…

Пока Ярослав силы мести копил,

Злодей всё святое безбожно губил:

Братьям грозил разореньем, войной.

Братьям грозил разореньем, войной:

Тысячи душ погубил он в сраженьях,

Да не однажды терпел пораженья,

Как с Ярославом в борьбе роковой.

На А́льте разбитый, в безумьи бежал,

Умер бесславно в месте пустынном:

Злодея треклятого Бог наказал —

Смрад от могилы исходит поныне.

Борис упокоен… Но Ярослав,