– О том, что через месяц мы празднуем нашу пятидесятую годовщину.

– И что же?

– А то, что в день юбилея будет раскрыт Склеп Гэри Селдона. Вам никогда не приходило в голову, что окажется в этом Склепе?

– Не знаю… – пожал плечами Пирен. – Скорее всего, ничего из ряда вон выходящего. Поздравление с юбилеем, наверное. Не думаю, что этому стоит придавать большое значение, хотя «Городские Новости», – тут он выразительно глянул на Гардина, – посвятили этому целый номер. Но я запретил выпуск.

– А-га… – протянул Фара, глядя в потолок. – А зря, пожалуй. Вряд ли раскрытие Склепа приходится на очень подходящий момент.

– Вы хотите сказать «на очень неподходящий момент», – пробормотал Фулхэм. – У нас и без того достаточно причин для беспокойства.

– Что может быть важнее послания от Гэри Селдона? – Фара становился все более важным и загадочным.

Гардин с интересом изучал его мясистую физиономию и думал, куда тот клонит.

– Видите ли, – оживился Фара, – такое впечатление складывается, будто все забыли, что Селдон был величайшим психологом нашего времени и основателем Академии. Мне представляется весьма вероятным, что он пользовался наукой для прогнозирования возможного течения истории на ближайшее будущее. Если так, а скорее всего это именно так, он, конечно же, предусмотрел, как предупредить нас об опасности, и скорее всего предусмотрел и то, как этой опасности избежать. Энциклопедия была дорога его сердцу, вам это не хуже меня известно.

Наступила напряженная пауза. Наконец Пирен хмыкнул:

– Ну… я не знаю… Психология, конечно, великая наука – кто с этим спорит? Думаю, вы уводите нас в сторону.

Фара, не обращая внимания на слова Пирена, обратился к Гардину:

– Если не ошибаюсь, вы изучали психологию у Алурина?

– Да, – улыбнулся Гардин. – Но, честно признаться, я не был примерным учеником. Теория казалась мне скучноватой. Меня интересовала инженерная психология, но без практики я почел за лучшее заняться политикой. Что, в конечном счете, одно и то же.

– Ну и как вы думаете, что в Склепе?

– Не знаю, – честно ответил Гардин.

До конца заседания он не произнес ни слова, хотя разговор опять вернулся к визиту канцлера. Он не говорил и больше не слушал. Мысли его потекли в другом направлении. Все, что прежде поддавалось логике, теперь распадалось на куски. Он пытался собрать эти куски, как части головоломки, в единое целое.

Ключом была психология – теперь он в этом уверен.

Он отчаянно вспоминал то, что изучал когда-то, и выудил наконец на свет божий ниточку, за которую можно было ухватиться.

Такой великий психолог, как Селдон, достаточно хорошо разбирался в людских эмоциях и поведении, чтобы прогнозировать будущее.

А это значило… О-го-го!

Гардину лорд Дорвин сразу не понравился. Он нюхал табак и свои длинные, изящно завитые локоны то и дело накручивал на пальцы. Речь его отличалась исключительной изысканностью и грассированием.

Но неприязнь Гардина он вызвал не всем вышеперечисленным. Виной тому были подчеркнуто элегантные манеры и снисходительность, с которой он выслушивал любую фразу Гардина.

Как бы то ни было, Гардину срочно нужно было отыскать канцлера, который исчез вместе с Пиреном полчаса назад, точно испарился, будь он неладен.

Гардин торопился. Он прекрасно понимал, что Пирена как нельзя лучше устраивает его отсутствие во время предварительных переговоров.

Пирена видели на этом этаже, в этом крыле. Что ж, придется просто открывать все двери подряд – чем он и занялся. Как ни странно, ему быстро повезло.

В затемненной комнате на фоне освещенного экрана Гардин увидел профиль лорда Дорвина – из-за замысловатой прически его невозможно было спутать.