Она махнула рукой – дверь отворилась.

− Я действительно больше тебя не задерживаю.

«Как же все просто и одновременно сложно в двенадцать лет!» − подумала девушка, пряча в саквояж блокнот, ручку, цветные карандаши и альбом для рисования.

Пройдя по опустевшим школьным коридорам и вышла в парк. Осень она любила и ненавидела одновременно. Любила за тихие дни, когда в воздухе мёдом разлит покой, под ногами шуршат палые листья, будоража лёгким дымным запахом, а небо на закате окрашено во все цвета радуги. Ненавидела за начало занятий во всех учебных заведениях, вечную суматоху в школьных коридорах и нравоучения тети Аделины, к которой возвращалась после летних каникул от родителей, живших ещё южнее, в Тартасе.

Тётя любила её непомерно, и желала лишь хорошего, но в своём понимании.

− Девочке скоро двадцать один! – вещала она при встрече своей сестре, матери Жаклин. – Что вы себе думаете? Ей пора замуж! Красота – товар скоропортящийся! Её давно пора познакомить с кем-нибудь перспективным и обязательно из хорошей семьи!

Мама Жаклин лишь отмахивалась, папа вовсе бежал куда глаза глядят от таких разговоров. Тётя же не оставляла попыток привести свои планы в исполнение. Девушку передёрнуло: вспомнилась «случайная» встреча с сыном тётиной подруги в прошлый четверг. Они с Аделиной, по её настоянию, отправились вечером в театр: «Ах, дорогая! Я так хочу посмотреть эту пьесу! Карминда говорила о ней только хорошее!»

Совершенно случайно, их места оказались рядом с местами подруги и её сына: «Да, она помогла приобрести билеты! Это же новая постановка! Знаешь, как сложно достать билеты в нынешнее время?» Этот странный тип с томными глазами, словно две маслины, сочащиеся маслом, не выпускал руку Жаклин, как она ни старалась от него вырваться. Он то и дело близко склонялся к ней, дышал в шею и шептал на ухо какую-то белиберду! Не удивительно, что она сбежала от него прямо в антракте, сославшись на головную боль – всё равно в таких условиях смотреть представление было невозможно.

Дома тётя битый час читала ей мораль: оказывается, этот тип работал в крупном банке не то главным клерком, не то управляющим… Ах, да какая разница! Девушка покачала головой: не стоит тратить прекрасный вечер на подобные воспоминания. Лучше насладиться теплом и последними лучами солнца перед закатом!

Тётин дом находился в конце парковой аллеи: небольшой двухэтажный особнячок, выстроенный дядей, служившим когда-то давным-давно заместителем мэра. Дяди не стало одиннадцать лет назад, а дом достался бездетной Аделине, с удовольствием принимавшей у себя любимую племянницу.

Жаклин поднялась на высокое крыльцо, украшенное изящной ковкой, открыла резную дубовую дверь, и тихонько проскользнула в прихожую, немного загромождённую большим старинным шкафом с зеркальной дверцей. Изо всех сил она старалась не шуметь, в надежде незаметно проскочить в свою комнату.

− Жаклин, это ты? – немедленно донесся из гостиной голос тёти, манерно жонглировавший каждым словом, будто ребенок разноцветными леденцами, прежде чем отправить их в рот. Стиснув зубы, чтобы не зарычать, Жаклин перевела дух и откликнулась:

− Да, это я, тётя Аделина!

− Иди сюда, дорогая! У меня для тебя очень хорошая новость!

Жаклин оставила саквояж на антикварной тумбе, вдела ноги в пушистые домашние туфли и прошла в гостиную, затопленную мягким светом от многочисленных вычурных бра.

Ещё нестарая, очень ухоженная, тётя Аделина, в домашнем халате, сидела на кушетке с цветочной обивкой, держа в одной руке тонкую фарфоровую чашку с кваном, в другой − какое-то письмо. Увидев Жаклин, она демонстративно помахала ей письмом: