Я печально улыбнулась и почувствовала, как по щеке пробежала слезинка. В комнату ворвался Эйра в полубоевой ипостаси с длинными когтями на покрытых белой шерстью руках и с заострившимися чертами лица. Утробно рыча, он схватил меня в охапку, ограждая от всего, что только можно. Я взяла его лицо в руки. 

— Эйра, миленький, все хорошо. Посмотри на меня, все в порядке. Просто старые воспоминания. 

 Его звериный горящий взгляд сконцентрировался на мне и потихоньку стал затухать.

 — Точно все в пор-р-рядке? — Утробное рычание еще пробивалось от его испуга за меня. Я послала по нашей связи волну спокойствия, передавая любовь и умиротворение, касаясь золотой нити, связывавшей нас.

 — Точно, все хорошо, любимый. Расслабься. Мы просто говорили о прошлом. Я рассказывала, как чуть не потеряла тебя, и воспоминания разбередили душу. Мне иногда нужно немного поплакать, чтоб отпустить эту боль. Но сейчас все хорошо, веришь? — Я смотрела в его глаза с самой искренней из улыбок, которую могла сейчас подарить ему.

 — Почти. Можно я посижу с вами? Не смогу тебя сейчас выпустить из объятий. Мой зверь еще не успокоился.

 — Конечно! Пойдем на диван. — Потянула его за руку и уселась в объятиях своего белого барса.

— Так вот, Гришнак, друг детства, убил меня, вонзив в сердце кинжал. И с ним в груди я подарила Грише первый поцелуй, завершавший привязку. 

Глаза Эдварда, мягко говоря, выпали из орбит. А многострадальные подлокотники разорвались вмиг от отросших когтей. Прочная драповая ткань разошлась, выталкивая из рваных борозд белый пух. Эдвард перевел горящий взгляд на Эйру. 

—  Как вы это допустили? Истинные…

 — Это было на войне, во время сражения. Мы все тогда держались из последних сил. — Эйра провел пятерней по своим длинным белым волосам, сжимая их на затылке, нарочно причиняя себе боль. Этот жест всегда помогал ему говорить о тяжелых для него событиях.

 — Они не виноваты! — Я попыталась встать от возмущения, но сильные руки лишь сильнее вдавили меня в твердый торс Эйры. — Я сама сняла с себя щит, увидев родное лицо, — закончила свою мысль, опуская голову. 

Ведь мне до сих пор за это стыдно. Опустить щит на войне. А вдруг это был бы вообще не Гриша, а чья-то наложенная иллюзия, чтобы заглушить мою настороженность? Меня долго ругали за это, и по сей день пекутся о моем здоровье, не давая и секунды бесконтрольного уединения. Я тяжело вздохнула, пытаясь унять раздражение. Последнее время эмоции пляшут, как канат, натянутый меж двух башен во время сильного ветра. Я настолько ушла в свои мысли, что не слышала голоса Эйры, который звал меня, не чувствовала встряску Эдварда. Закрылась стеной, свернувшись на диване, и, прикрыв глаза, стала думать. Думать, в какой из многочисленных раз наших постельных игрищ пожелала ребенка. Иначе мое состояние объяснить... 

Эта мысль настолько ошеломила и выбила из колеи, что я замкнулась в себе. Чтобы переварить, смириться и понять. Себя и свой новый статус беременной женщины. Если до этого момента опека истинных меня душила, то что же будет, когда они узнают о моем положении? Я разлепила тяжелые веки и оглядела комнату. Все, теперь уже шестеро, смотрели на меня немигающими взглядами. Тела напряжены, будто вот-вот сорвутся с места обнимать или спасать от обморока, чтобы не ударилась о жесткий диван. Ладно, ладно, это я уже драматизирую... Глубоко вдохнув, убрала стену на выдохе. Открыла им сознание. Все равно не смогу долго скрывать это от них, да и не хочу. Они же самые близкие, моя семья. А от семьи не должно быть тайн. Я внимательно смотрела на их лица и реакцию. Секунда — и меня сразил дикий хохот. Такие растерянные моськи просто не могли не вызвать смех. Меня стали обнимать, кружить по комнате, подкидывать и снова обнимать. Целовать, ласкать, да так пылко что еще чуть-чуть — и я буду готова отдаться всем шестерым прямо тут.