Несмотря на неожиданно возникшую любовь строить нынешние знания сухими, без воды, этот храм остается прежним. Он единственный открыт для всех и полностью укутан водами Атлантического океана. Он не имеет ни модных окон, ни красивых дверей, только проемы.

Зато он самый живой. Здесь всегда много рыб, медуз и ракообразных, а в окна может заглянуть даже кит.

Я вплыл в главный зал, величественно возвышающийся на огромных золотых колоннах, оплетенных водорослями и кораллами, и завершающийся таким же огромным, но прозрачным куполом, с которого просматривалась вся толща воды, которая в этом самом месте была настолько прозрачной, что можно было разглядеть небо и солнце, как через стеклянное окно.

С карниза свода пиками вниз свисали раковины-турринтеллы и апораисы. У каждого пьедестала лежала открытая раковина гигантского моллюска, красуясь роскошными жемчужинами. А капитель колонны украшали гребешки.

Я упал перед золотым троном Посейдона, выполненным в виде морского чудовища Кракена. Надо сказать, что раньше он был вполне живым, но был повержен Посейдоном и навеки заключен в золотую гробницу, ставшую троном.

— Прости меня, Посейдон! Я не справился! — взмолился я, не поднимая головы и распластав щупальца по полу. — Я отправился, как ты велел, в пещеру Медузы Горгоны. Я нашел там русалку и спас ее. Я отвел ее к Кайнерису, но тот взбеленился, применил заклятие “Цунами” и исчез вместе с девушкой неизвестно куда. Я пытался проследить его магический след, но он хорошо спрятался, обрубив все концы. И сейчас я не представляю, что стало с девушкой, жива ли она еще.

— Жи-ив-ва, — громыхнул божественный голос, а на троне появилась полупрозрачная оболочка, некогда служившая вместилищем Посейдона. Но с годами истончающаяся, ставшая все менее видимой, но не потерявшая былой мощи.

— Жива? — радостно пискнул я, отрывая лоб от перламутрового пола. — Так это же прекрасно! — обрадовался я, но вздрогнул, вспомнив еще одну важную деталь, — Только вот между той русалкой и Кайнерисом образовалась магическая связь на крови.

— Зна-а-аю, — довольно поглаживая бороду, громыхнул божественный голос.

— И что мне с этим делать? Как разорвать эту связь? — спросил я, не понимая Посейдона. Если он все знает, то зачем послал меня за Катей? Только ради того, чтобы спасти ее? Значит ли это, что эта девушка зачем-то нужна самому Богу?

— Ты-ы ста-анеш-шь ее фами-илья-яром.

— Ее?! — ужаснулся я.

Каким еще фамильяром??? Я шаммие, я сотрудник Отдела Тайн, я один из немногочисленных личных помощников самого Посейдона, и я должен стать фамильяром для самой обычной русалки? Да это просто плевок мне в душу!

— Е-ее!

— Посейдончик, родненький! Я все сделаю, но только не надо к ней! — умолял я, снова падая на пол.

— Си-иднери-иус! Я тебя-я осво-ободи-ил и дал возмо-ожно-ость жи-ить, я же могу-у и верну-уть тво-ой ду-ух наза-ад. Э-это мо-ог бы бы-ыть прика-аз, но э-это про-осьба. Прис-смотри-и за руса-алкой, защити-и ее!

— От кого защитить? И кто она такая? — вскидывая голову, поинтересовался я, все еще ужасаясь от перспективы быть фамильяром.

— От угро-озы. Ты-ы, как никто-о друго-ой, мо-ожешь ви-идеть любу-ую угро-озу. — вот любит же он выдавать только часть информации.

— А что делать с привязкой?

— Пока-а ничего-о. Э-это для ее-е же бла-ага. — ответил бог и растворился.

Я поднялся с пола, окинул взглядом золотой трон и понуро поплыл назад искать эту девушку.

Вот за что меня так наказывают? Я был одним из величайших магов Атлантиды, но погиб из-за моей самоуверенности. Посейдон меня вернул, но в назидание одарил телом осьминога, без возможности его изменить, и сделал своим помощником и доверенным лицом. И теперь я – шаммие – волшебный териоморфный дух.