Спустя какое-то время дымка бесшабашного безразличия охватила меня целиком. Кажется, я что-то напевала. Мы с Алексом – или с Бри, какая, в сущности, разница? – мерялись силой рук, но никто не мог победить. Джард вручил мне подарочное перо первокурсника и несколько минут мы развлекались тем, что писали в воздухе известные матерные слова и дружным шепотом угадывали написанное. Мы с Тони хихикали друг у друга на плече, и он, кажется, учил меня танцевать, уверяя, что не видит другой причины мне стоять в стороне. Потом был какой-то провал, темнота, сквозь которую я увидела чьи-то глаза, тревожные, яркие, рысьи, холодная рука прижалась ко лбу, после чего я вдруг оказалась стоящей у лестницы мужского общежития, а мою руку сжимали раскаленные ладони Ларса. Я споткнулась, упала на землю и засмеялась, завозившись в пыльной земле руками и ногами:

- Я ангел!

Ларс резко поднял меня на ноги и потащил вперед.

Я все же остановилась, заглянула ему в лицо – ничего рысьего там не было. Провела пальцами по щекам – от пыли оставались темные полосы.

- Что? – тревожно спрашивает Ларс. – Джей, ты что?

- Ты похож на енота! - хохочу я.

Ступеньки убегают из-под моих ног.

- Мне! Не! Надо! Было! Пить! – я смеюсь и не могу остановиться, хохот переходит в какое-то невнятное бульканье, неожиданно на глаза наворачиваются слезы, и я сажусь прямо на ступеньки, потому что подгибаются ноги.

- Вставай, Джей, надо идти, ну же, осталось немного! – в отличие от меня Ларс кажется совершенно трезвым. И правильно – мне вдруг становится ужасно обидно, слезы градом катятся по щекам. Ларсу не надо поддерживать идиотскую тайну, ему нет нужды постоянно тревожиться о спадающих с бедер штанах и прочей чепухе. Он не знает, каково это, когда ты так отчаянно некрасива, и ни один симпатичный парень, а точнее, один симпатичный парень никогда… Я уже сама не могу понять, смеюсь я или плачу, напряжение последних дней, нагрузки, к которым я не привыкла, иссушающее молчание, прочее – толчками вырываются из моего тела, руки трясутся и зубы клацают – это могло бы быть даже смешным, но… Ларс опускается рядом и обнимает меня, а я, неожиданно для себя, обхватываю его за шею. Он такой сильный, широкоплечий, надежный, может быть, мне действительно хватит сожалеть о мимолетной детской влюбленности? Ларс заглядывает в глаза, его взгляд – теплый, шоколадный, мягкий, согревающий душу взгляд. Он вдруг целует меня в щеку, собирая губами слезинки, еще и еще, вот сейчас он поцелует меня по-настоящему, первый раз в моей жизни, и что-то внутри тренькает жалобно и тревожно, в предвкушении и… отчаянии, вот-вот, и…

Я ощущаю посторонний взгляд, острый, как лезвие, и резко отстраняюсь от Ларса, так резко, что зажатое в руке перо выпадает из руки и планирует вниз по ступенькам, прокладывая дорогу тяжелым металлическим кончиком к черным ботинкам, таким чистым, словно их только что сняли с витрины обувной лавки. Мой взгляд скользит выше, по чьим-то стройным ногам – и брюки на них нормальные, совершенно не мешковатые, - машинально отмечаю я. Белая рубашка без единой складочки, блестящие медью пуговицы. Выдыхаю скопившийся в легких воздух и наконец-то смотрю в лицо. Чуть осунувшееся лицо с узкими скулами, в обрамлении длинноватых платиновых прядей. Голубой глаз смотрит на меня нежно и чуть печально, зеленый, как и раньше, - насмешливо.

Его не могло тут быть. Только не он. В черном плаще адепта Академии Безмолвия за спиной, с небольшим кожаным саквояжем ступенькой ниже. Только не он, только не здесь, не сейчас, когда я почти выбросила его из головы, когда Ларс и я…