– Считаю, что проблема тут, – сказала я, указав на заклинание, которое увеличивало силу Мэйлин.

Прилично так увеличивало! Судя по всему, господин Эверетт сам создал себе монстра, который теперь периодически заглядывает к нему и громит кабинет, чтобы жизнь мёдом не казалась.

Вот только мне его ничуть не жаль. Заслужил! Мэй ему не игрушка. И не собственность. Она могла бы уже родиться в новой семье и заново познавать мир, а не сидеть на привязи у отца-эгоиста.

Ректор, судя по кислой мине, хотел мне возразить, однако декан опередил:

– Почему именно здесь, Эйвери?

– Остальные чары наложены профессионально – чувствуется рука мастера. Или мастеров.

– А усиление, значит, недостаточно профессиональное? – возмутился господин Эверетт.

Так и знала, что он его делал. Хотя Мэй – поганка бледная! – это не подтвердила. Сложно с ней работать. А общаться ещё сложней. Надеюсь, когда к ней вернётся голос, станет полегче.

– Не в этом дело, господин Эверетт.

– А в чём? – Ректор хмурился и нервно постукивал пальцами по краю стола.

Тук, тук… тук-тук-тук… тук… Это раздражало!

– В эмоциональности, – сообщила я, и стук, нервирующий меня, редко смолк, когда отец Мэйлин сжал руку в кулак. Аж костяшки побелели. В воцарившейся тишине мой голос прозвучал громче, чем я рассчитывала: – Напоминаю, магистры… это всего лишь одна из моих догадок, которую господин Танненбаум предложил проверить прямо сейчас.

– Думаешь, из-за эмоций заклинание криво легло? – спросил Макс, подходя к нам с привидением.

Мэй напряглась, что было заметно по позе, но с места не сдвинулась, продолжая покорно стоять, демонстрируя сеть своих заклинаний. Вернее, трёхмерную конструкцию, которая выглядела как многослойная геометрическая фигура, отдельные части которой не соприкасались.

Ювелирная работа!

И только самая нижняя вязь была переплетена с белёсой дымкой души. Не с образом, который привидение проецировало, а с едва заметной струйкой живой энергии внутри этого самого образа.

– Да, – кивнула я. – Из-за эмоций мага, который ставил «паразита», чтобы усилить призрака, и из-за эмоций самой Мэйлин. Думаю, я не ошибусь, если скажу, что это магическое плетение было сделано вами, господин Эверетт, в первые часы после её гибели. Так?

Ректор кивнул, опустив глаза, будто чувствовал свою вину.

Хотя почему будто? Конечно, чувствовал! Не уберёг дочь, не разглядел беспринципных тварей в её близких друзьях. Но… он ведь не виноват! Вернее, виноват, но точно не в этом.

– Это было тяжёлое время. И огромное эмоциональное потрясение для вас и Мэйлин, – сказала я, пытаясь мягко подвести его к признанию собственной оплошности. – Вы могли не то чтобы ошибиться… просто не рассчитать силу, вложенную в заклинание, или что-то ещё. А если в плетении есть какая-то погрешность…

– Под воздействием сторонних чар в него легко встраивается новый элемент, – закончил за меня ректор и опять поморщился. Но теперь, видимо, из-за допущенного промаха.

Неужели так был уверен в безупречности своего «паразита», что даже не удосужился всё тщательно перепроверить? Или дочь просто не подпускала его к себе, боясь, что он на неё навесит очередную «цепь»?

Я бы боялась.

– Нашла точное место, Эйвери? – спросил декан, подавшись вперёд, будто хотел встать, но так и остался сидеть в кресле, сцепив в замок пальцы.

– Три, вообще-то, – призналась я.

– Как вычислила? – в один голос поинтересовались магистры. А Макс спросил:

– Где?

– Тут, тут и, вероятно, здесь тоже, – указала я на разные части магического узора, благодаря которому первокурсница с бытового факультета после смерти стала призраком класса «А», или, как выражается дракон, «Ашкой».