Он стоял во дворе, небрежно облокотившись о забор. И лучше бы это был Хозяин болота.

– Уходи, Бран, – процедила Ива сквозь зубы.

Присел на корточки и потрепал за ухом щенка-подростка, носившегося по грядкам. Тот доверчиво льнул к парню – свой же, не раз и не два впускали, от него беды не жди! Потому щенок и не залаял, оповещая хозяев, что явился чужак. Для него-то, несмышленого, Бран чужаком не был. Как и для Ивы когда-то.

Кузнец поднял на невесту взгляд. В голубых, ровно васильки в поле, глазах мелькнула обида, и сердце Ивы на миг сжалось. Быть может, вправду сама виновна в содеянном? Хмельной праздник многое дозволяет молодежи. А пригубив ягодного вина, девица и вовсе забылась. Ну как кузнец лишь творил то, о чем она сама его просила? Не он ли многажды обнимал ее сильными руками – запястье не сразу пальцами обхватишь? Не он ли клал ей на колени буйну голову? Не его ли льняные кудри Ива перебирала? Сама! Никто не неволил!

– Ивушка, ты что это? Ни словом со мной не перемолвилась с самой урожайной ночи. Неужто недовольна осталась? – Он осклабился, показав крупные зубы, всколыхнув в памяти ту страшную ночь.

Ива оцепенела. Недовольна? И правда, с чего бы?

– Пошел вон! – велела девушка, жалея, что под рукой нет вил, чтобы выгнать мерзавца, как давешнего нечистика.

Однако решительность развеялась в тот же миг, как Бран поднялся и шагнул к ней. Ноги снова занемели от ужаса, внизу живота свело до сих пор не забытой болью. Ива бездумно прижала ладони к чреслам, защищаясь.

Бран истолковал жест по-своему:

– Соскучилась, поди?

Он резко подался вперед, хватая девушку за руку пониже локтя. Та забилась, но, как ни старалась, не могла выдавить из горла крик о помощи, будто бы кто-то рот заткнул. Ей ли не знать: кричи не кричи, никто не явится, не спасет… А Бран одним движением намотал косу на здоровенный кулак, вынудив запрокинуть голову, прижал к себе, напоминая о страшном:

– Потерпи, любушка! Скоро моя станешь!

Шершавые обветренные губы коснулись шеи, и Иве почудилось – прокусит, ровно хорь курице. А и лучше бы прокусил, хоть мучиться недолго! Ей казалось, что кричит, на деле же девушка едва слышно шептала:

– Пусти! Пусти, Бран! Пожалуйста… Я не хочу!

Здоровенная лапища стиснула выпуклость под поневой.

– Что ж это не хочешь? Еще как хочешь! – добродушно хохотнул молодец. – Мне всяко виднее.

– Пожалуйста, пожалуйста…

Воровато оглядевшись, Бран ловко распустил ворот на ее рубахе и запустил в него загребущую ручищу, пощупал, больно дернул:

– Тише, люба моя, тише! Не то услышит кто!

Ива и рада бы завизжать, да снова памятью вернулась в страшную ночь. Снова стояла недвижимая, как покойница, и не могла… не в силах была оттолкнуть. Только все шептала, умоляя жениха остановиться. Распалившись, Бран потянул ее за сарай, в темный угол. Там, меж забором и стеной, за зарослями малины, никто их не разглядит. Что сделает там с нею? Задерет подол, не дождавшись права мужа?

– Сейчас, любонька, сейчас! Не в силах уже терпеть! – хрипел он, подталкивая ее к укрытию.

А не лучше ли покориться? Ива безучастно смотрела на приближающуюся тень и все думала: если закрыть глаза, может, и правда стерпится? Иным девкам куда меньше с женихами везет. Ей, хилой дурехе, первый красавец достался, так что же она упирается? Если просто не смотреть… Если покориться…

Кузнец больно вжал ее щекой в стену, заломил, думая, верно, что обнимает, сунул руку под поневу… Ива смотрела на сторону пустыми глазами. Не просыхающая в самую жару черная лужа под стрехой сверкала зеленью. Нужно просто смотреть на нее, не отвлекаться, пока все не кончится. Покориться. Не думать. Все одно никто не поможет – кричи не кричи. Покориться…