И она сливалась для него с другой. С той, что хотела его до умопомрачения, с той, что всегда отзывчиво всхлипывала от его ласк, раздирала ему спину своими острыми маленькими ноготками, выгибалась и корчилась в его руках повторяя: «Мне хорошо…мне хорошо, Тамерлан…еще, пожалуйста…еще».

Твою ж мать. Стиснул челюсти до боли, до хруста в костях. Его разум не хочет их различать, его плоть не видит разницы.

Послал ей проклятия и пошел в сторону пристройки Эрдэнэ. Пристройки, где сейчас жили его сыновья вместе с няньками. Пускай лица мальчиков вернут его в реальность, помогут понять, что химера, живущая в его голове, не их мать.

Хотел распахнуть дверь и крикнуть «Эрдэнэ», но осекся и осмотрелся по сторонам. Внутри все сжалось от тоски и ярости. Где она? Где эта девчонка? Неужели, и правда, сбежала от него? Но как? Сама? Без чьей-то помощи?

Прошелся по ее комнате, отодвигая ящики в столе. Пока не наткнулся на тетрадь. Достал из ящика и перелистнул пару страниц. Дневник. Лихорадочно перевернул страницы и открыл одну из них.

«Отец обезумел. Он превратился в чужака, в тень, в жалкое подобие человека. Это уже не тот сильный мужчина, которого я так любила и которым искренне восхищалась. И я уже не понимаю, что происходит в этом доме, где тот отец, который был для меня примером во всем. Он забросил мальчиков. Не приходит к ним, как будто их лица могут ранить его еще сильнее. И я понимаю его боль…но не пойму, почему он так жесток с ними…»

Прикрыл глаза и стиснул тетрадь обеими руками.

«Я прощу ему все. Он для меня Бог, он для меня самый важный человек в моей жизни. Мой отец, мой господин. Но со смертью моей Веры…мне кажется, они умерли вдвоем, и я совершенно осиротела. Мне больше некому рассказать о своей боли, некому плакать о том, как сильно я скучаю по ней и по нему».

– Девочкааа, – простонал и погладил страницу ладонью, – где же ты, маленькая моя? Где мне искать тебя?

Перевернул на самую последнюю страницу.

«Я хотела, чтобы она умерла. На самом деле хотела. Еще никогда моя ненависть не была так сильна, как к ней. Никогда не была столь ядовита. Кошки должны были сделать свое дело. Растерзать на ошметки эту ведьму с лицом моей любимой Верочки. Ведьму, которая посмела ее заменить.

Но…я видела то, во что сама до сих пор не могу поверить. Может быть, мои глаза меня обманули, может быть, мне слишком сильно захотелось, чтобы подделка оказалась оригиналом…но я видела, видела, как Джая лизнула ее лицо. Преданно, радостно, с восторгом… а ее не обманешь. Джаю никогда и никто не может обмануть, и она никогда и никого преданно не лизала. Только Веру. Только ее она признавала своей хозяйкой. Даже отец всегда был на втором месте. Я… я теперь не знаю, во что мне верить и, мне кажется, я схожу с ума. Вспоминаю, как она говорит, как склоняет голову к плечу, как ест, как прикрывает глаза и как трогает пальцами волосы у уха. И теперь мне кажется, что…что это не Алтан…не чужая женщина. Мне кажется, что это моя Вера, и я схожу с ума».

Его маленькая добрая девочка попала в паутину обмана точно так же, как и он сам. Она страдает точно так же сильно и не может с собой совладать.

– Поэтому ты ушла, Эрдэнэ? Неужели ты, и правда, ушла сама?

За стенкой послышался жалобный плач, и руки с тетрадью опустились. Внутри все дернулось, сердце больно заныло, и он быстрыми шагами прошел в детскую и сам не понял, как взял с кроватки маленького Галя на руки. Посмотрел в голубые глаза, и собственные вдруг стали плохо видеть, помутнели.

Прижал малыша к себе, укладывая маленькую головку на свое плечо, и покачивая начал ходить по комнате…вспоминая, как Ангаахай пела его сыновьям колыбельную…она говорила, что прочла ее в старинной легенде, в одной из книг, на обложке которой мощный черный волк завывал на луну, а женщина с красными волосами гладила маленького волчонка. Его птичка столько раз пела эту песню, что он сам выучил ее наизусть и теперь тихонько напевал Галю, всматриваясь в темноту подернутым дымкой печали взглядом и чувствуя всепоглощающую любовь внутри…настолько же сильную, насколько и пугающе невыносимую. Любовь к своему ребенку.