– Ну, у нас тут многие сами для себя готовят, раздельно питаются.

– А я?

– А ты найди Нюрку и спроси.

Поняв, что с продовольствием здесь нелады, я продолжил:

– И второй вопрос – я что, в услужение сюда нанялся? То Зубатову сумки подносить, то Кларе что-то помогать. Мы с вами вроде обсудили перечень моих обязанностей.

– Ну ты понимаешь, братец, – с обезоруживающей улыбкой развёл руками Макар, – мы же одну работу делаем с товарищами – культурно боремся с мракобесием. Можно сказать, ведём беспощадную идеологическую войну против суеверий и религиозных предрассудков у селян. И поэтому мы должны быть как единый кулак, действовать единым фронтом! А если каждый начнёт тянуть одеяло на себя – то идеологические враги нас одолеют. Ты понимаешь?

«Вот же сука», – восхищённо подумал я, но достойно ответить не успел, так как снаружи раздался истошный, полный ярости крик и в избу ввалился Зубатов, потрясая раскрытым саквояжем.

– Вор! – дико вращая глазами, заорал Зубатов.

«Не везёт мне в этом мире что-то на Викторов», – с оттенком легкой грусти подумал я, вспомнив второго Виктора из СТК.

– Что стряслось, Витя? – спросил Гудков, поморщившись, – зачем так орать?

– Он украл!

– Кто?

– Вот он! – указательный палец Зубатова осуждающе уставился на меня.

– Это серьёзное обвинение, товарищ Зубатов, – нахмурился Гудков, – если это так, то будем разбираться. Случаев воровства у нас в коллективе ещё не было.

Он повернулся ко мне:

– Ты действительно украл, Геннадий?

– Нет, – с подчёркнутым изумлением покачал головой я, – товарищ Зубатов гонял меня по личным делам, как прислугу, а когда я не поднёс саквояж к нему прямо в фургон, а поставил во дворе, – он решил отомстить мне.

– Лжец! – заверещал Зубатов.

– А что он украл? – спросил Гудков.

– Р-р-реквизит, – уши у Зубатова заалели.

– Но там разве не реквизит? – наивно удивился я и теперь уже мой указательный палец уставился по направлению в тёмный зев саквояжа.

– А что там? – заинтересовался Гудков. – Вытаскивай.

Зубков скрипнул зубами и принялся доставать пресс-папье, барометр, макулатуру. Последним был извлечён портрет Сталина и дырявый ботинок.

– Ну и что у тебя пропало? – удивился Гудков, – второй дырявый ботинок? И почему ты портрет Секретаря ЦК вместе с этим хламом хранишь, Виктор? Хочешь, чтобы проблемы у нас всех были?

Зубатов побледнел и посмотрел полным ненависти взглядом на меня. Проблем он не хотел. Гудков отобрал портрет и любовно пристроил его на стене избы, там, где раньше была икона, в красном углу.

– В общем, если сказать нечего, выметайтесь оба, – проворчал Гудков, – нам ещё репетировать. А ты, Капустин, ноги в руки и марш к Кларе, помоги ей с декорациями.

«То есть обед отменяется?», – подумал я злобно. Нет, в школе я пообедал, в сельсовете перекусил, кроме того, у меня в кармане был хлеб, который сунул мне Кузька и была заначка с экспроприированным у Зубатова продуктовым «реквизитом», так что дня два-три я точно не пропаду. Но это сейчас так, а вот что будет в последующие дни? Умирать с голоду я не намерен. Да и питаться всухомятку для желудка вредно.

Мы с Зубатовым вышли во двор.

– Я это так не оставлю, – зло прошипел он. Крыть ему было явно нечем.

– Всегда рад помочь товарищу, – бодро отсалютовал я, – Если ещё нужно будет принести какой реквизит, или отнести – обращайся, товарищ! Одну же работу делаем!

Зубатов зашипел что-то ругательное, а я отправился искать сперва Нюрку.

Нюрка нашлась на заднем дворике. Вместе с Люсей Пересветовой они выполняли танцевальный номер, который состоял из частых подпрыгивающих элементов с высоким поднятием коленок. На Люсины коленки, обтянутые трикотажными рейтузами, я аж залюбовался. Зёзик лихо аккомпанировал им на скрипке что-то дробно-цыганское.