– Что смотреть? – не понял Енох.

– Да ты на землю смотри! – меня уже начинала бесить его непонятливость, – на землю глянь, что ты видишь?

– Ну… грязь, камешек, – начал перечислять Енох, – твои следы, ещё камешек…

– Да! Именно так! – вскричал я, – ты видишь только мои следы! Мои свежие следы. А где тогда следы хозяев? А где следы этой козы из хлева?

– А, может её в хлеве не было… – начал Енох.

– А сено тогда зачем бросили? Сено-то свежее!

– Ну это да… – задумчивым голосом протянул Енох.

– Теперь иди сюда, – поманил я его за собой. – Давай зайдём в первую попавшуюся избу.

Я вышел из земляного двора и повернул к соседнему двору, где новый бревенчатый дом смотрел на нас широко раскрытыми резными ставнями сразу трёх окон. И ворота там были новые, только недавно окрашенные, да ещё и щедро разрисованные кривоватыми незабудками.

– А почему именно к этому дому? – спросил Енох, мерцая от любопытства, – чем тот дом плох?

– В том доме, по всей видимости, одинокая старушка жила. Или старичок, – сказал я. – Выборка будет недостоверна. А я тебе хочу доказательства так привести, чтобы ты и возразить ничего не мог.

– Ну ладно, давай свои доказательства, – вздохнул Енох.

– В этом доме много народа жило, он большой, новый, – пояснил я, – ну или молодая семья.

– Да понял я, понял!

– Смотри сюда! – я подошел к большому хлеву, предназначенному как минимум для трёх-четырёх коров и раскрыл дверь – картина повторилась: сено есть, даже вода в ночвы налита, а вот самого скота нету. Пусто. Словно испарились.

– Пошли в дом! – велел я и первым взбежал по ступенькам крыльца.

Толкнул дверь, вошел в пахнущие зверобоем и сушенными яблоками холодные сени, затем зашел в следующие, что были поменьше. Открыв оббитую новой мешковиной дверь, вошел в дом. Там тоже было абсолютно тихо и безлюдно.

– Эй! Хозяева! – на всякий случай крикнул я.

В ответ ожидаемо – тишина.

В этом доме было несколько комнат. Мы с Енохом прошли первую, с большой выбеленной извёсткой печью, от которой доносились умопомрачительные, с дымком, запахи настоявшегося борща с мясом и фасолью. Так одуряюще пахнет лишь еда, приготовленная в русской печи.

Я невольно аж слюнки сглотнул. Гудков прямо с утра отправил меня в Хохотуй и я не успел позавтракать. А уже время давно перевалило за обед.

В животе жалобно заурчало.

В общем, ситуация была такая – после всего того, что приключилось с нами той коммуне, которая в результате оказалась тайным женским монастырём, наша Агитбригада «Литмонтаж» отправилась дальше строить коммунизм и бороться с мракобесием в крестьянских массах, согласно графику, согласованному от Культпросвета города N. Я всё свои дела сделал, с отшельником встретился, всё более-менее выяснил, и даже приобрёл настоящее оружие против потусторонних сил. Поэтому я уже сильно настроился возвращаться обратно в город. У меня там была непереведённая книга Лазаря с тайнами и секретами, куча незаконченных дел и главное – перспектива поездки в столицу, в магазин «МамбуринЪ и сыновья», чтобы начти ключ к миллионам Генкиного отца. Но график Агитбригады культстроителей коммунизма был суров и негибок.

Этот чёртов график, который ну никак нельзя было нарушать, так вот он гласил, что у нас еще несколько населённых пунктов, которые нужно посетить с выступлениями и пропагандой. Причём в обязательном порядке. И вот два дня тому назад мы прибыли в городок с поэтическим названием Хлябов. Глава этого поселения собирался забабахать большой праздник в пику христианской пасхе. С демонстрацией, маршами, речёвками, транспарантами и театральной пропагандой, куда и пригласили присоединиться нашу Агитбригаду. Гудков никак не мог пропустить такое мероприятие, так что пришлось задержаться.