– Во дурень, – показал мелкие острые зубки в оскале дедок, – ты бы выслушал сперва, прежде чем дурака из себя изображать…

– Давайте ближе к делу, – прервал дискуссию я.

– Да. Ближе к делу, – кивнул дедок. – На лбу этого мужика был точно такой знак, как на твоих трупах (вот они уже и стали моими).

– Опиши знак, – велел я.

– Да что там описывать, – развёл руками дедок, – круг, треугольник и точечка. Но самое главное…

– Гена, ну что, получается? – в читальный зал заглянула Ирина, дедок охнул и торопливо исчез.

– Да не очень, если честно, – честно признался я и пожаловался, – не пойму, зачем этот Зубатов меня к вам сюда определил, ведь я рисовать не умею от слова совсем.

– А это я попросила, – спокойно сказала Ирина и подсела за стол напротив меня, – газету я и сама нарисую. Я хорошо рисую и быстро.

– А я тогда зачем?

– Да разговор у меня к тебе есть. Точнее даже просьба. А больше нигде свободно поговорить и всё обсудить не получится.

Я поморщился. Вот терпеть не могу, когда так начинают.

– Ты гля какая дамочка деловая! – расхохотался Моня, – быстро тебя в оборот взяла. Ох и любят они тобой крутить, Генка.

– А что, соглашайся на просьбу, а в награду ты знаешь, что у баб просить, – и себе заржал Енох. – Это, конечно, похуже, чем твоя Изабелла, но городишко здесь паршивенький, так что и такая сойдёт.

– Слушай ты, конь развесёлый, – прошипела вдруг Ирина и пристально посмотрела на Еноха, – ты рот свой поганый закрыл бы. А то места в моём городишке тебе не будет. Это я уж точно говорю!

Енох побледнел и исчез. Моня ретировался следом. Мими осталась сидеть на стеллаже. Кажется, ей было весело. Если не ошибаюсь, она вовсю смеялась.

– Давай говори свою просьбу, – вздохнул я.

Поздно вечером я вернулся в комнату и с удовольствием плюхнулся на кровать. Умаялся в этой суете ужасно. Уже проваливаясь в царство Морфея, услышал жуткий, душераздирающий крик.

Кричала Клара Колодная.

Я подскочил и, как был, в одних трусах, бросился к ней, право же её квартира была рядом. По коридору пробежали Гудков, Зубатов и Бывалов.

Крик не прекращался, переходя в булькающие звуки.

Зубатов дернул ручку – заперто.

– Клара, открой! – закричал Гудков.

В ответ лишь дикий вой ужаса.

– Выбиваем, – сказал Гудков, и они с Бываловым навалились на дверь. После третьей попытки крепкая дубовая дверь поддалась.

Мы вчетвером влетели в квартиру и обнаружили Клару, которая тряслась и захлёбывалась в рыданиях, глаза её были выпучены от ужаса, руки дрожали.

– Что, Клара, что? – бросился к ней Гудков.

– Ы-ы-ы-ы, – завыла Клара и ткнула рукой на кровать.

Мы посмотрели туда и ахнули: на кровати, головой на окровавленной подушке, лежала огромная дохлая рыба. С разноцветными глазами.

– Ну это чёрт знает, что такое! – уже в четвёртый (или в пятый?) раз возмущённо воскликнул Гудков. – Я хочу знать, кто из вас сделал это?!

Все с надеждой переглянулись и опять преданно уставились на Гудкова.

Дело происходило в комнате Клары. Гудков велел всех срочно собрать и уже второй час он всем нам проводил воспитательную экзекуцию. Все дико устали и мечтали поскорей упасть и уснуть, ведь было уже далеко за полночь.

– Я ведь всё равно выясню! – злобно сообщил всем Гудков и для дополнительной аргументации потряс сжатым кулаком в воздухе. – И вам же лучше признаться, и тогда мы все разойдёмся!

Но ни на кого эти крики впечатление не произвели – во-первых, он уже не первый раз вот так угрожал, во-вторых, все смертельно хотели спать, поэтому было в принципе уже безразлично.

– А завтра представление, – жалобно пробормотала Нюра. – Точнее уже сегодня…