Ты должен быть другим, думал я, и ты будешь другим. Я исправлю тебя, я сделаю из тебя героя, достойного твоей великой фамилии… Привычно включился мозг, возникла картинка. Герой был поджарым и сухим – никакой вам полноты! – выбритый череп, растопыренные уши, маленькие злые глаза. Ни капли обаяния, лишь фанатичная нацеленность на результат. И чтобы никогда не улыбался. И чтобы мало говорил. Хищник, профессионал, щука… Лабиринт мертвых коридоров, думал я, черные стены и душная тьма. Вот тебе гармония, сыщик Сикорски, вот оно, соответствие, наслаждайся. Теснятся анфилады бесформенных залов, мелькают зыбкие контуры каких-то предметов, вздыхает паркет под ногами. Ты – в этих роскошных декорациях, неслышными прыжками мчишься вперед, отыскивая путь во мраке. Угловатый, нескладный, согнутый и вместе с тем стремительный, неудержимый, страшный, горят глаза, нос к полу, огромные уши стелятся по комнатам – что еще? – ага, любимый десятизарядный «дюк» в руке, чудовищное оружие профессионалов, начиненное смертью пятьдесят второго калибра. Никогда ты не достаешь оружие, чтобы напугать, только чтобы убивать. Сегодня как раз тот случай. Реликвия, способная погубить человечество, спрятана в подземелье древнего замка, но враг знает об этом, нелюдь поганая, и нужно опередить Зло, пока не пробил час истины, пока когтистая лапа не коснулась платка на крышке саркофага… Боже, какая пошлость, думал я. Почему мне опять плохо? Неужели я захочу когда-нибудь изобразить такого героя на бумаге? Где же врач?

– …В конце концов человек теряет то, что заслужил всей предыдущей жизнью, – втолковывал мне неправильный полицейский. – Он теряет свои ночи, перестает видеть сны. Попробуйте представить себе этот позор – человек разучился видеть сны…

– Сны? – вяло переспросил я его. – Причем тут сны?

Говорить было трудно, во рту скопилась слюна. Много-много слюны, имевшей подозрительно гадкий вкус.

И в этот момент вошел врач. Лейтенант Руди Сикорски вскочил со стула. А следом вошел Бэла Барабаш, начальник полицейского управления, обмахиваясь форменной панамой.

Врач был совсем еще молоденькой девушкой – она и заговорила первой:

– Ну вот и все. Что-нибудь почувствовали?

Я приподнялся на локте.

– Вы меня спрашиваете, целительница?

– А разве здесь есть еще кто-то, кто нуждается в моей помощи? – Она почему-то посмотрела на лейтенанта Сикорски. Тот стоял с каменным лицом, уже не улыбаясь. Бэла тоже посмотрел на лейтенанта и неожиданно подмигнул ему. Затем Бэла подмигнул мне:

– Привет, бортинженер.

– Комиссар, – обрадовано сказал я. – Хорошо, что ты пришел. Они меня подозревают в нездоровом образе мыслей.

Девушка подошла к кровати, на которой я лежал, и отключила оба генератора – в изголовье и в ногах.

– Так вы что-нибудь чувствовали? – повторила она вопрос. – Несколько минут назад.

Я чувствовал себя, как никогда хорошо – стих гул в ушах, и странной дурноты, вдруг навалившейся на меня, в помине не было. Наваждение прошло.

– Несколько минут назад? – наконец-то догадался я. – Значит, это было ваших рук дело? Товарищ комиссар, я выражаю официальный протест. Тайные эксперименты на людях запретили еще в прошлом тысячелетии.

– Я проверяла вашу эндокринную систему, – строго возразила девушка. Серьезный она была человек, полная противоположность здешним полицейским.

– А я решил, что меня отравили, – сообщил я ей. – Очень было похоже. Даже испугался чуть-чуть.

– У вас проблемы с поджелудочной железой. Приходите завтра, когда рефлексограмма будет расшифрована, и мы займемся вами вплотную.