За накрытым с некоторой претензией на светскость столом гостя тут ждала принимающая сторона – полдюжины людей самого разного возраста. Однако назвался коротко только один – Степаном. Он же и говорил за всех один – остальные только время от времени кивали и поглядывали на штофы. Степан выразил свое почтение господину писателю, не побоявшемуся самого страшного в России острова-каторги Сахалина. Похвалил честность и меткость описания, сообщил, что с некоторыми «героями» книги знаком лично.

Потом Степан самолично разлил по лафитничкам водку и поднял тост за уважаемого отныне и во веки веков господина писателя. Прибавив, что отныне ни ему, ни его близким никого в Москве не стоит бояться, равно как и за свое имущество. Ну а ежели какой неразумный либо залетный «штымп» посмеет обидеть господина писателя, то жалеть он об этом будет до самого конца жизни, которая станет совсем короткой и незавидной. Что же касается самого господина Дорошевича, то, буде какая нужда возникнет – ему будет достаточно лишь дать знать ему, Степану.

Отказываться пить с блатными «хозяевами» Хитровки после такого тоста было, разумеется, нельзя. Дорошевич выпил большую рюмку, закусить решился только парой печеных яиц.

По второй выпили уже по инициативе писателя – он поблагодарил за «привет и ласку». И, осмелев, поинтересовался у Степана – куда ему обратиться, ежели что?

– Сами понимаете, уважаемые: до Подколокольного переулка я могу просто не дойти – по причинам, Степан, вам, безусловно, понятным.

Подумав, Степан и назвал тогда лавку часовщика – на углу Малого Сухаревского переулка и Трубной улицы (Грачёвки). Господин писатель завсегда может оставить хозяину лавки записку с просьбой, а ответ будет получен через самое малое время. На том и расстались – надо сказать, с чувством обоюдного облегчения.

– Так чем могу служить, господин хороший? – столь же мягко, но уже с оттенком нетерпения повторил часовщик, чуткий нос которого уловил в воздухе некоторое амбре от выпитой Дорошевичем перед визитом водки.

– Надо бы мне человеку одному с Хитровки письмецо передать. Степаном прозывается, он же этот адрес и дал в свое время, – Дорошевич положил на прилавок запечатанный конверт с короткой запиской.

– Степанов тут много, – задумчиво нахмурился часовщик, однако конверт сбросил в ящик. – Сделаем, господин хороший, не извольте беспокоиться!

Степан протелефонировал в гостиницу «Лоскутная», где время от времени останавливался Дорошевич, собственного жилья в то время в Москве не имевший, на следующий день. Поскольку суть просьбы литератора была изложена им в записке, лишних вопросов у Степана не возникло.

– Сыщу я, господин писатель, потребного вам человечка – только извиняйте великодушно, в вашей «Лоскутной» невместно вам видеться. Запишите адрес, господин Дорошевич, – Степан назвал улицу и номер дома почти в центре Москвы. – Там имеют быть нумера коммерсанта Овсянникова, а вывески, кажется, нету. Но вы смело заходите и требуйте ключ от нумера пятого: там в семь часов пополудни сегодня и будет ждать потребный вам человечек. Захватите с собой фотографический портрет с указанием точного роста и особых примет, если таковые имеются. Говорить с мастером можете вполне откровенно, денежками баловать – боже упаси! Всего вам доброго, господин писатель! Рад, что хоть в малости услужить вам могу. Даю отбой!

В необозначенных нумерах Овсянникова визиту Дорошевича и его требованию предоставить ключ ничуть не удивились. Гостю подали требуемый ключ и кивнули на правую часть коридора, абсолютно пустого и тихого.