Он производил впечатление недалёкого красавчика при первой встрече, и при второй и последующих – тоже, но умение рассказывать истории делало его очень приятным для лёгкого непринуждённого общения. Особенно, если он не говорил о своих хобби. А ещё у него, помимо всяких историй, имелся один потрясающий козырь – его смех. Он смеялся часто и над всякой ерундой, которую сам и говорил, но смеялся так заразительно и задорно, что не рассмеяться с ним в унисон было просто невозможно.

Мы шли и смеялись. Он – над рассказанной им историей, а я – над его потрясающим смехом. Признаться, так долго я раньше смеялась только с подружками, и теперь у меня непривычно сводило скулы от улыбки.

До универа было не далеко, и вскоре мы дошли до него и поднялись на второй этаж, к нашей аудитории. Там Игорь легко переключился на общение с другими парнями, а я запрыгнула на подоконник и устроилась на нём, ожидая занятий.

Знала, что Игорь скоро вернётся ко мне и продолжит заразительно смеяться, а пока можно было дать скулам передохнуть и просто ни о чём не думать, наслаждаясь приятной атмосферой – мне ужасно нравилось здесь.

Сама не знаю, зачем, но посмотрела вправо, на лестницу, и с ужасом увидела поднимающуюся по ней знакомую фигуру…

Была надежда, что он не ко мне, но она растаяла быстро – всего через несколько секунд парень уже стоял около меня.

 –  Ты? – тихо и как-то жалобно переспросила я.

Встретить Карпова здесь было ужасно неприятно, это дезориентировало и обескураживало. Только что всё было просто прекрасно, и вот сейчас он здесь, передо мной, загораживает своим телом дверь в спасительную аудиторию. И как назло препод не приходит, а ведь всегда открывал дверь заранее и запускал нас задолго до занятия!

Карпов не ответил. Он стоял и смотрел на меня как-то странно и молча, а потом вдруг сделал то, чего я от него никак не ожидала: с минуту сверлил меня странным взглядом, а потом сгрёб в охапку и стянул с подоконника.

Я оказалась перед ним, а он навис надо мной, как тогда весной, после геометрии, только сейчас со мной не было подруги, которая бы могла врезать ему учебником и отвлечь от меня. И на этот раз я даже не успела втянуть голову в плечи, не успела испугаться и вообще хоть что-то сделать, как крепкие руки обвили мою талию, а потом одна  резко скользнула на затылок, Женька наклонился ко мне и, не мешкая, поцеловал в губы.

Я зажмурилась уже после того, как ощутила его губы на своих, поняла, как бешено колотится сердце, как подгибаются колени, но сильные руки не дадут упасть и не позволят высвободиться.

Язык самого ненавистного мне парня на свете упёрся в мои сомкнутые зубы, и я автоматически приоткрыла рот, не понимая и не осознавая, что за этим последует.

От такого напора я всё ещё находилась в шоке, и потому подлый Карпов мог делать всё, что вздумается, но он, как мне показалось, тоже растерялся. Не так надолго, как я, но, не встретив сопротивления, замер, прислушиваясь ко мне. Я стояла, не шевелясь, прижатая к ненавистному Женьке его уверенными руками и закрыв глаза, но вовсе не от того, что целовалась от души, а лишь бы не видеть глаз этого сумасшедшего.

Он подался на меня, отчего в поясницу упёрся подоконник, и я ощутила себя ещё более тесно прижатой к Карпову. Он углубил поцелуй, а я единственное, что смогла предпринять – упёрлась ладонями ему в грудь, даже не пытаясь оттолкнуть, поскольку знала, что бесполезно, помнила с прошлого нашего «близкого» общения.

Негодование должно было охватить меня уже в ту минуту, когда поцелуй перестал быть невинным, но отчего-то стало тепло, волнительно и… интересно. Мне всегда казалось, что первый поцелуй обычно получается взаимно робкий, нежный и, возможно, нелепый. Но сейчас Карпов, сам того не понимая, творил историю и впечатывал своё имя в мою личную жизнь, занимая почётное место в воспоминаниях, как парень, с которым я впервые целовалась… И поцелуй этот выходил чувственным, ярким, смелым и неистовым – таким, каким не должен был быть, и от этого кружилась голова и путались мысли, обнажая эмоции и чувства.