Да уж, у Джамбо довольно специфическое чувство юмора.

Прокручиваю в голове произошедшее за последнее время. Я видел многое – и как в муках угасают люди от страшных болезней, и как матери оплакивают своих только что умерших детей. Видел клинических сумасшедших, бросавшихся на врачей. Но вот чтобы такое, чтобы болезнь уничтожала саму суть человеческого существа – его гуманность, способность любить и сострадать, чтобы от вируса люди поголовно превращались в маньяков-психопатов? Нет, даже представить не мог. Тем не менее к этому придется привыкнуть…

– Тихо, – предостерегающе поднимает руку Джамбо, глушит мотор и прислушивается.

– В чем дело? Что случилось? – одними губами шепчу я.

– Кажется, рядом люди. Прячьтесь!

Прежде чем успеваю пригнуться, замечаю движение впереди, в квартале от нашего фургона. Из-за угла, словно призраки, выплывают несколько силуэтов с автоматами наперевес. Сложившись вдвое за приборной панелью, потея и стараясь не дышать, прислушиваемся к звукам снаружи кабины.

Кто бы это ни был, толпа инфицированных или группировка орудующих в городе бандитов, разницы для нас нет: и для тех, и для других мы желанная добыча. Не хотелось бы, чтобы мой боевик закончился вот так, в начале пути. Аккуратно вытираю пистолетную рукоять о футболку, чтобы не так скользила, и думаю, как бы подороже продать свою жизнь. До нас долетает неразборчивый гул голосов. Накатывает, словно приливная волна в океане, и спустя некоторое время так же мягко спадает. Уф, кажется, на этот раз нам повезло.

Выждав немного, Джамбо заводит фургон и неспешно трогает с места.

Наконец въезжаем в приморский парк. Тут мрак гуще киселя и почти осязаем. В океане едва заметно мерцает планктон – единственный источник света. Джамбо напряженно всматривается в темень, чтобы не сбиться с пути. Перед капотом – едва различимые песчаные тропинки, да еще узкие асфальтовые дорожки для поливальных машин и мусоросборщиков. Парк – одно из излюбленных мест для прогулок местных жителей и туристов, и муниципальные власти стараются следить за ним. Точнее, старались – ведь нет уже никаких властей.

– Черт, чувствую себя диверсантом, пробирающимся в тыл врага, – делюсь ощущениями с Джамбо, одновременно внимательно рассматривая окрестности, насколько позволяет видимость.

Кажется, прошла вечность, пока мы на черепашьей скорости продвигались к противоположному концу парка. Внезапно тишину разрезает далекий гул мотора. Между пальмовыми стволами мелькает яркий свет фар, машина быстро двигается в нашу сторону. Молча переглядываемся с Джамбо – тот сразу же нажимает на тормоз и выключает двигатель. Вот теперь мы точно влипли. Остановиться и скрючиться под приборной доской уже не получится. Нас, кажется, засекли: автомобиль неизвестных катит ровненько в нашу сторону.

– Что делать будем? – спрашиваю своего водителя и кладу руку на ружье.

– Мистер Артем, не паникуйте, – на удивление спокойно произносит Джамбо. – Не стоит умирать до расстрела. Может, и пронесет.

Он резко выворачивает руль в сторону и глушит двигатель. Фургон по инерции проезжает пару метров и останавливается у обочины, под высоким деревом.

– По крайней мере, с дороги все выглядит так, будто водитель бросил автомобиль посреди парка, а сам бежал, – поясняет Курума, выключая фары.

– Очень надеюсь, что так же подумают и те, кто едет нам навстречу. Если у них осталось, чем думать. Иначе можно уже сейчас начинать прощаться с жизнью.

Наш фургон стоит в тени раскидистой банатикоусы. Ее ветви склоняются почти до земли, создавая над нами подобие арки. Очень удачное расположение, так мы можем наблюдать за дорогой, не опасаясь, что наши физиономии выхватит свет приближающихся фар. Но спокойнее от этого мне не становится. И Джамбо, судя по его сосредоточенному лицу, тоже. Похоже, у нас одна на двоих навязчивая мысль: заметят ли нас? Все остальное – миссия, лаборатория, вирус, сыворотка, спасение людей – отступает теперь на второй план. И не потому что «своя рубашка…». Просто если нас убьют – некому будет спасать заложников «Хилтона», готовить вакцину и прочее. Эта ответственность давит и возбуждает одновременно.