– Я, товарищ командующий. Подполковник Енотаев, командир 363й отдельной вертолётной эскадрильи, – вытянулся в струнку Енотаев.

– Очень хорошо. Кто отдал приказ на прикрытие группы спецназа?

– Я, товарищ генерал-полковник, – ответил Ефим Петрович.

– Вы отдали приказ, чтобы не залетали на территорию Пакистана?

Комэска давал такой приказ. Похоже, всё идёт, как должно.

– Нет, – ответил Енотаев.

По кабинету прокатилась волна удивления. Больше всех был удивлён Целевой.

– Значит ли это, что лейтенант выполнял ваш приказ и наносил удары по пакистанским войскам?

– Так точно, – спокойно ответил Енотаев.

– Товарищ командующий… – начал я говорить, но меня тут же остановили.

– Лейтенант, выйдите из кабинета, – встал из-за стола генерал-лейтенант Целевой.

– Рэм Иванович, в чём дело? – возмутился командующий 40 армией.

Я чего-то совсем не понимаю. Что тут происходит?

Целевой поправил седые волосы, взял стакан воды стоявший перед ним и выпил.

– Я думаю, надо этот балаган заканчивать. Вот мой письменный доклад, – протянул Целевой бумагу генерал-полковнику.

Тот начал читать, а Целевой снова взглянул на меня.

– Лейтенант Клюковкин, вы свободны. По распорядку дня, – повторил генерал-лейтенант.

– Товарищ генерал…

– Клюковкин, вы слышали что сказал генерал Целевой? Вы свободны, – положил перед собой бумагу командующий. – И оправданы. К вам претензий нет.

Спорить с командующим 40й армии я не собирался. Но никакого облегчения на душе у меня не было.

А ещё эта фраза про то, что я оправдан, меня только больше зацепила. Как будто тут был суд и я предстал перед советским правосудием. Но, как это ни печально, оно – это самое правосудие, оказывается сейчас слепым.

– Лейтенант Клюковкин, вы свободны! Возвращайтесь в расположение вашей группы и продолжайте исполнять обязанности командира звена, – сказал командующий армией и указал мне на дверь.

– Есть! Разрешите идти? – спросил я, вытянувшись в струнку.

Командующий застыл на своём месте, поглядывая в сторону генерала Целевого. Пока что моё предположение в том, что весь удар на себя решил принять заместитель командующего. А ведь Рэм Иванович в эфире запрещал работать в воздушном пространстве Пакистана!

И Енотаев зачем-то решил на себя принять вину. Ну, отправили бы меня в Союз в худшем случае. Зато Ефим Петрович дослужил бы до пенсии спокойно. А теперь неизвестно, как будут командиры распределять степень вины между собой.

– Ничего больше не хотите сказать? – задал мне вопрос командующий армией.

– Я уже всё в бою сказал, товарищ генерал-полковник.

– Так то в бою! – указал пальцем в потолок командующий и встал со своего места.

Он медленно шёл в мою сторону под тихое жужжание холодильника. Видимо, снова этот элемент местного интерьера требует жёсткой руки.

– Достал меня этот электропогреб, – воскликнул командующий и со всего маху приложился ладонью по двери холодильника.

Продукт Минского завода качнулся назад от мощного хлопка. Заместитель командующего ВВС армии чуть не упал со стула от неожиданности. У генерал-полковника удар оказался весьма тяжёлым.

– Точно больше ничего не скажете, лейтенант Клюковкин? – спросил у меня командующий.

– Никак нет, товарищ генерал-полковник.

Ещё бы! После такого размашистого «леща» по холодильнику что-то говорить я бы точно не стал.

– Понятно, – буркнул командующий и подошёл ко мне вплотную.

Генерал-полковник тяжело дышал и внимательно смотрел мне в глаза. Как-то странно! Только недавно отправлял меня из кабинета, а теперь не даёт уйти.

– За ваши действия полагается вас либо представить к званию Героя Советского Союза, либо отстранить от должности и отправить служить в какую-нибудь приморскую часть. Например, Берингово море вполне подойдёт.