– Да, да… Слышал я об этой трагедии, прости, что напомнить пришлось… Убийцу-то, душегуба этого, вроде как поймали?..

Челищев поднял голову и словно натолкнулся на холодный испытующий взгляд Антибиотика. Странное чувство тревоги и беспокойства овладело Сергеем, ему вдруг показалось, что где-то внутри, в самом сердце, чей-то знакомый голос еле слышно предупреждает его об опасности…

– Поймать-то поймали… Да не уберегли – погиб он, бежать пытался, – медленно подбирая слова, стал отвечать Челищев. – Там несколько странностей было, хотел я с этим парнем поговорить, но не успел – все ответы на мои вопросы он с собой в могилу прихватил…

– А что за странности? – живо поинтересовался Антибиотик.

Сергей пожал плечами:

– Да не то чтобы даже странности. Путался парень немного в показаниях… А уточнить я ничего не успел!

– Да, – вздохнул Антибиотик, – у мертвого, как известно, не спросишь…

Помолчали. Челищев закурил и вдруг с удивительной отчетливостью вспомнил стекленеющие глаза Миши Касатонова и его угасающий шепот: «Я не… не убивал, я даже не…» Сергей прикрыл глаза, словно опасаясь, что воспоминания могут через них выплеснуться наружу.

– Ладно, – прервал молчание Виктор Палыч, – мертвым – дай Бог упокоение, а живым о делах помнить надо… Ну что, Сережа, съездишь с ребятами в Москву, поможешь кредит протолкнуть? Кстати, Борису Марковичу обо мне знать вовсе не обязательно. Мы расстались с ним… э‑э… сложно.

– Попробую, – кивнул Челищев. Его не покидало странное чувство, что Антибиотик что-то знает о смерти его отца и матери, но не утраченный еще нюх следователя подсказывал, что время прямых вопросов не наступило.

В Москву они поехали на следующий день – Катя, Сергей, Миша Либман и, конечно, неизменный ангел-хранитель Катерины, Доктор. Ехать решили на поезде, а не на машине, чтобы нормально выспаться и явиться к Габриловичу свежими и энергичными. На четверых они взяли три «эсвэшных» купе – по одному для Катерины и Сергея и одно на двоих для Доктора и Михаила. Либман совершенно преобразился с того раза, как Сергей увидел его в клинике ВМА: на нем были дорогой, замечательно сидящий костюм, ослепительная рубашка и шелковый галстук, дорогие итальянские туфли матово блестели, а длинный белый плащ делал Либмана похожим не то на иностранца, не то на знаменитого режиссера. Миша пополнел, на его щеках появился здоровый румянец, и он постоянно отмачивал какие-то свои еврейские хохмочки, от которых Сергей улыбался, Катерина хихикала, а Доктор гулко гоготал на весь вагон. И только в самой глубине глаз Либмана остались страх и боль… Но они были почти незаметны.

Когда все улеглись, Сергей, поворочавшись на своей полке без надежды заснуть, встал, вышел в коридор и тихонько постучал в дверь Катиного купе. Она еще не спала и отозвалась сразу:

– Кто там?

– Это я, – прошептал Сергей. – Открой на минуточку, мне надо тебе кое-что сказать.

– Поздно уже, Сережа, давай завтра поговорим, – ответила Катерина, но дверь все-таки открыла – по типичной женской логике.

Сергей проскользнул к ней в купе и сразу же, без слов, схватил Катерину и начал ее целовать. Она глухо постанывала, отвечала ему на поцелуи, но когда рука Челищева скользнула Кате под халат, она изо всех сил уперлась ему в грудь.

– Нет, нет. Не сейчас!

– А когда? Когда? – Челищев продолжал прижимать ее к себе, не обращая внимания на сопротивление.

– Подожди немного, ох… Сереженька, нет!

Катя говорила шепотом, но Сергею казалось, что она кричит.

– Сколько можно ждать, я люблю, люблю тебя, ты меня измучила!