Христос, Христос! Слепит нас жизни мгла.

Ты нам открыл все небо, ночь рассеяв,

Но храм опять во власти фарисеев.

Мессии нет – Иудам нет числа…

Мы жить хотим! Над нами ночь висит.

О, неужель вновь нужно искупленье,

И только крест нам возвестит спасенье?..

Христос, Христос! Но все кругом молчит.

Иван Каляев, террорист

Подошедшая к столику барышня была очень юной и даже, пожалуй, красивой. Бледность ее кожи оттеняли большие глаза и иссиня-черные волосы, аккуратно уложенные в bouffant[4], в точности как на модных гравюрах известного иллюстратора Чарльза Гибсона. Очень строгое темное платье с белым кружевным воротничком; из украшений одна только брошь – хоть и недорогая, но очень приличная…

– Вы – присяжный поверенный Жданов?

Совершенно верно, сударыня, – Владимир Анатольевич приподнялся со стула. – Чем могу служить?

– Вы – подлец и мерзавец!

– Простите, сударыня?

– Только недостойный человек способен защищать от правосудия грязных насильников, убийц и погромщиков!

Несколько долгих, бесконечно томительных мгновений прекрасная барышня простояла, не двигаясь, в ожидании, очевидно, какой-то реакции. Не дождавшись, она еще раз смерила Владимира Анатольевича уничижительным взглядом и направилась обратно, к своему столику, за которым ее поджидала компания единомышленников.

Компания эта, из четырех человек, встретила героиню аплодисментами.

Громче всех бил в ладоши высокий прыщавый юнец в студенческой тужурке. Не отставал от него также тип с большим носом, у которого из-под расстегнутых пуговиц косоворотки выбивалась наружу густая кавказская поросль. Другой их приятель, тщедушный и лысоватый, в пенсне, тоже хлопал – однако чуть-чуть осторожнее, с некоторой оглядкой на официантов. Вместе с мужчинами, едва ли не в одну силу с ними, аплодировала своей подруге еще одна особа дамского пола – совершенно невыразительное создание с круглым лицом засидевшейся в девках поповны.

– Прикажете-с вызвать городового? – склонился над ухом Владимира Анатольевича возникший, как из-под земли, распорядитель.

Обычно знаменитая кондитерская Кочкурова на итальянской улице, куда присяжный поверенный Жданов привел на завтрак своего приятеля, весьма дорожила своей репутацией, обслуживала только приличную публику и никаких нарушений порядка по отношению к посетителям не допускала.

– Не надо, голубчик. Пустое… – Владимир Анатольевич сделал жест, будто бы отгоняя от себя насекомое. После чего посмотрел на встревоженное лицо гостя, Виктора Андреевича Кудрявого, приехавшего в Петербург из Вологды по делам земства:

– Да вы кушайте, кушайте, Виктор Андреевич. Здесь прекрасно готовят суфле!

– Благодарствуйте… – усмехнулся Кудрявый. – Интересно, я вижу, в столице живется.

– Хорошо хоть по физиономии не размахнулась. Или еще чего похуже…

– Похуже?

Виктор Андреевич был на десять лет старше своего приятеля, однако выглядел ему вполне ровесником. Происходил Кудрявый из старинного дворянского рода, окончил когда-то юридический факультет Петербургского университета, но карьеры не сделал – в скором времени его выслали за антиправительственную деятельность в город Грязовец Вологодской губернии. По окончании срока решил на берега Невы не возвращаться, много работал на ниве общественности, избран был председателем сначала уездной, а потом и губернской земской управы…

С молодым ссыльным Ждановым он сошелся на почве решительного совпадения взглядов на отечественную юриспруденцию и на ее роль в будущем переустройстве России. И поэтому, именно благодаря покровительству Виктора Андреевича, молодой юрист был зачислен сначала столоначальником в управе Грязовца, затем стал помощником присяжного поверенного при Вологодском окружном суде, а под самый конец ссылки – присяжным поверенным.