При первых же артиллерийских выстрелах он поджег довольно длинный фитиль и подложил огонь к мине… И вот теперь, из-за его предательства, деревню возьмут.

О, жалкий Иуда!.. Но где же он прячется? Всего за четверть часа до взрыва он был у своего дома…

Все подобные рассуждения долго описывать, на самом же деле они продолжались всего несколько секунд, потому что все говорили одновременно, и голоса сливались в нарастающий шум.

И тут радостный вопль вырвался из груди старого Батиста, разгребавшего с помощью своих друзей осыпавшиеся обломки. Он наконец-то заметил своих детей: скорчившихся, прижавшихся друг к дружке, притиснутых к наклонному брусу, который образовал подобие навеса над ними. Однако мальчишки были живы и слабыми голосами звали на помощь!

Не замечая рвавшихся над ними снарядов, защитники баррикады рьяно расчищали площадку. Напрягая силы, они хватали всё, что попадалось под руку, прислоняли к брусу, откидывали всё, что мешалось, и наконец вытащили из рытвины агонизировавших там Жана, Жака и Франсуа, контуженных, окровавленных, почти бездыханных, не способных подняться.

– Вперед, ребятки, соберитесь с силами! – обратился к ним папаша Батист, откупоривая свою охотничью фляжку. – Не время расслабляться… Глоток водки, а?..

У подобных людей слабость быстро проходит. Природная энергия юношей, их молодая сила скорее, чем выпивка, поставили их на ноги.

– А трое друзей?..

– Они убиты!..

Друзьям повезло меньше, чем Жану и его братьям. Они рванулись вперед и были поражены картечью.

– И во всем этом виноват Иуда, – процедил сквозь зубы Батист.

Десять минут прошло после взрыва; десять минут не прекращался обстрел бреши снарядами и картечью. Осаждавшие хотели помешать метисам подготовиться к отражению атакующих колонн, а одновременно помочь атакующим прорваться в развороченный редут.

Внезапно пушки умолкли. Показалась колонна солдат, марширующая по четыре в ряд параллельно дороге, на которую были нацелены орудия. Снова исступленно зазвучали рожки, солдаты сбились в плотную массу и ринулись вперед. Они закричали «Ура-а!» и, карабкаясь по качающимся обломкам, были удивлены мертвой тишиной, встретившей их внезапное вторжение.

Англичане, безумно храбрые перед явной опасностью, готовые броситься на ощетинившихся штыками врагов, испытывали какую-то неподдающуюся объяснению нерешительность, впрочем, весьма короткую, по поводу столь легкого успеха, который, казалось, предвещал ловушку.

Первые ряды, еще сомкнутые, поспешили очистить проход, продвигаясь бегом вдоль домов, где снарядам не столь легко было бы их накрыть.

– Огонь!.. Огонь! Больше огня! – раздался звонкий голос.

Приказ был повторен выстрелом из карабина.

Офицер, бежавший впереди первого взвода, грузно шлепнулся с продырявленным виском.

И сразу же сквозь бойницы, прорезанные на высоте человеческого роста в домах, хлынула двойная волна пламени и дыма. Послышалась серия сухих щелчков, вскоре за ними последовал непередаваемый вопль, а потом в белых клубах, из которых вырывались языки пламени, возникла смутная карусель людей в куртках серо-стального цвета. Они раскачивались, пошатывались, падали, катались с жестами безумцев или конвульсиями осужденных на пытки.

В одно мгновение пали с полсотни ополченцев, уничтоженных в упор из винчестеров.

Батист, трое его сыновей и еще пять-шесть метисов, засевших в доме проклятого Туссена, устроили настоящий огненный ад.

– Смелей, ребята! – кричал старик. – Лупите по куче… Настреляйте-ка мне этих англишских безбожников!

– Смелей!.. Смелей!.. Смерть собакам-еретикам!