– Эх, хорошо бы! – мечтательно закатил глаза Мельников.

Отъезжающих хлопали по плечу ободряюще, мол, все образуется. Броневский с Мельниковым, а за ними и Панафидин спрыгнули с последней ступени трапа в пляшущую у борта шлюпку:

– Отваливай!

– Куды грести? – поинтересовался сидящий на руле унтер.

– Вначале к "Петру", а затем на "Рафаил" с "Уриилом"! – ответил за троих Панафидин и обернулся к друзьям. – Интересно бы знать, кто из нас окажется счастливее и вытянет жребий дальнего плавания?

– Скоро все узнаем! – вздохнул Броневский.

Гребцы привычно налегли на весла, и шлюпка легко побежала по рейду к видневшемуся вдалеке "Святому Петру". Новый корабль – это всегда новый поворот в судьбе моряка. Что ждет его там, какие плавания, шторма и испытания? Кто может сказать об этом, ведь у мичманов вся служба еще впереди!

Балтийский флот готовился к новой морской кампании, которая должна была быть отличной от иных.

На южном берегу Финского залива у Ораниенбаума вот уже больше месяца в полевых лагерях томились пехотные полки, которые надлежало грузить в трюмы и везти на остров Рюген. Россия стояла на пороге новой войны, на этот раз войны европейской…

Император Александр Первый, в отличие от своего отца Павла Первого, флота никогда не знал и не понимал, а моряков п о просту не любил, считая, что корабли – это дорогостоящие ящики с дурным воздухом, дурной водой и дурным обществом. Своего невежества при этом Александр нисколько не стеснялся.

Александр I Павлович

– Я сужу о делах флотских как слепой о красках! – любил пошутить он в кругу милых дам.

Увы, невинные шутки обернулись эпохой полнейшего забвения флота, каковой не было со времен его основателя Петра Великого.

Впрочем, начиналось все, как всегда, с надеждой на лучшее. В 1802 году вместо адмиралтейств-коллегии было образованно Морское министерство, наряду с которым создали и Особенный комитет для насущных флотских реформ. Решено было содержать на Балтике флот равный по силе вместе взятым шведскому и датскому, а на Черном море турецкому. В высочайшем указе, данном комитету, было сказано: "А дабы дать убедительное доказательство истинного Нашего желания о спешном преобразовании сея части (флота), и сколь охотно всеми способами к тому спомоществовать желаем. Мы повелеваем оному Комитету непосредственно относиться к Нам обо всех мерах, каковые токмо нужным почтено будет принять к извлечению флота из настоящего мнимого его существования и ко приведению оного в подлинное бытие". Сказано было, что и говори, сильно, на деле же все было совсем иначе.

Семён Романович Воронцов

Во главе комитета был поставлен сенатор граф Воронцов, который в море бывал лишь раз в жизни, когда его по молодости лет везли пассажиром из Петербурга в Стокгольм. В том давнем путешествии Воронцов страшно укачался и изблевался, а потому даже спустя годы, одно упоминание о море и моряках приводило его в ужас. На основании собственного опыта сенатор и внушал императору:

– По многим причинам, физическим и локальным, России нельзя быть в числе первенствующих морских держав, да в том ни надобности, ни пользы не предвидится. Прямое могущество и сила наша должна быть в сухопутных войсках… Посылка наших эскадр в прошлом в Средиземное море, и другие далекие экспедиции стоили государству много, делали несколько блеску, а пользы никакой!

И это тайный советник говорил о походах Спиридова и Ушакова, о Чесме и Корфу!

Александр, слушая речи такие, соглашался:

– И вправду, сколько можно было бы на эти деньги полков драгунских да пехотных амуциировать!