– Когда Лонг собирается отправиться в Ктесифон? – сдерживая волнение, спросил Адриан.
– Завтра на рассвете. Он заявляет, что не может ждать.
– Пусть отправляется, – кивнул наместник. – Препятствий не чинить, наоборот, дать конвой и поторопить его.
Когда раб вышел из кабинета, Публий вспомнил о просьбе Лупы, просившего сообщить Лонгу о страшной участи постигшей Павлина и Порфирия.
«Ничего, дело неспешное. Позже сообщу. А пока надо уточнить факты, изложенные в донесении».
Перед восходом солнца, на самом краешке ночи в канцелярии наместника вновь началась работа. Застрочили писцы, забегали вольноотпущенники, поскакали гонцы.
Как только встало солнце, подрядчики вывели мастеровых и рабов на улицы Антиохии.
Глава 4
В главной императорской ставке, расположившейся в Ктесифоне, во дворце бежавшего парфянского царя, – средоточии администрации, собранной для руководства вновь образованными, завоеванными провинциями Арменией, Ассирией и Месопотамией – Ларция ожидал куда более теплый прием. Им сразу начали восторгаться, каждый настаивал на том, чтобы лично поздравить префекта с прибытием. Самые видные особы – командовавший вспомогательным корпусом, проконсул Лузий Квиет, проконсул Публилий Цельз, наместник Аравии Корнелий Пальма Фронтониан, командир Двадцать второго Дейотарова легиона и начальник столичного гарнизона Марий Максим – лично приветствовали Лонга. Назвали его «старым другом» и «верным товарищем». Самого Траяна на месте не оказалось – он возглавил главную колонну, двигавшуюся на юг в сторону Персидского залива по правому берегу Тигра.
Настроение в окружении императора было самое боевое. Все рвались в Индию. Самый захудалый раб, выносивший объедки с императорской кухни, вслух грезил этой сказочной страной. Никогда раньше Ларцию не доводилось слышать столько разговоров о сокровищах и поразительных чудесах, которыми славилась Индия. Многочисленные бездельники-ардальоны из богатых семей, наводнившие ставку и слонявшиеся из зала в зал, без конца рассуждали о размерах добычи, которую римские легионы могли бы взять в этой стране. Большинство настаивало, что, по свидетельству очевидцев, мостовые там выстланы золотом, городские стены из золота, дома из золота, на площадях грудами лежат самоцветы – подходи и бери.
Кое-кто осмеливался возражать – отчего же сами жители страны выглядят такими нищими и истощенными, отчего не пользуются этими грудами, не берут оттуда по потребностям, не жрут до отвала?
На что получали сокрушительный довод – им не надо! У них такая философия, чтобы не обжираться. Они довольствуются горсткой риса и одним яблоком в день, все они стараются отрешиться от жизни и достичь некоего возвышенного состояния, называемого мудростью, для чего ежеминутно наблюдают за своими пупками, надеясь увидеть там Божье око, обнажившее истину. С ними даже воевать не придется, только следует постараться не будить их, не отрывать от созерцания собственных пупков.
Спорили также по поводу наиболее выгодных сроков наступления, наилучших маршрутов движения, потребного количества войск. Все сходились на том, что потребность в войсках будет самая незначительная – трех-четырех легионов будет достаточно. Главное, собрать их в железный кулак и мощно ударить по индийским княжествам, а это Траян умеет как никто другой. Куда активнее обсуждался вопрос о количестве необходимых повозок и тягловых животных для вывоза добычи. Трофеев предполагалось взять горы. Каждый претор, самый мелкий секретаришка из вольноотпущенников, самый ничтожный канцелярский раб, облизываясь подсчитывавший добытые в Месопотамии трофеи, был уверен, что очень скоро вернется в Рим богачом и героем. При этом все служители и вольноотпущенники, приписанные к императорскому делопроизводству, шарахались от свитков, которые по поручению Адриана Лонг должен быть передать в преторий. Услышав это имя, они буквально менялись в лицах и спешно отсылали Ларция от одного чиновника к другому.