– Мы счастливы тем, что живем в деревне, мы – не материалисты, – ответил я.

И посмотрел на жену в поисках поддержки, но она, кажется, не слыхала ни слова из сказанного мною. Георгина любовалась ботинками Бретта, якобы сшитыми вручную девяностолетним венецианцем.

– Как бы то ни было, – продолжил я, – Пол Льюис из передачи «Копилка» на Радио-4 считает, что финансовый кризис не за горами.

– Я тоже так считаю, – подхватила мать. – Кожей чувствую приближение кризиса, а еще я наблюдаю за курильщиками. Когда люди начинают докуривать сигарету до самого фильтра, знайте, в стране неладно с финансами. Поэтому я запасаюсь рисом, макаронами и свечками.

– Полин, – рассмеялся Бретт, – я работаю с финансами с утра до вечера, а часто и по ночам, я пользуюсь коррекциями Фибоначчи и пролонгациями по индикаторам Демарка с обратным отсчетом 9–5 и добавлением сложнейших математических уравнений. Так что прошу прощения, но я не стану принимать во внимание окурки.

Мать вспыхнула и сменила тему:

– Дорин умерла «хорошей смертью»?

Бретт в мельчайших и утомительных деталях поведал нам о предсмертных муках Дорин, заявив, что ее последними словами были: «Поднимите меня, я хочу увидеть почки на деревьях».

С этого момента я начал подозревать, что Бретт Моул – ненадежный рассказчик, мягко говоря. Ведь:

а) Дорин скончалась только вчера, когда почки уже давно распустились в листья;

б) мне доподлинно известно, что Дорин Слейтер ненавидела деревья. Она часто говорила: «Только посмотрите на них, стоят себе и стоят, словно болваны какие-то».

Отец отправился спать в десять часов, что было непривычно рано для него.

– Бедный Джордж, – сказала мать, – ему хочется в уединении оплакать Дорин.

А по-моему, не скорбь погнала отца в постель в такую рань, но зевотная, отупляющая, вгоняющая в ступор СКУКА.

В 11.45 в нашу дверь постучал молодой человек с мелированными волосами. Бретт представил его как Логана, «моего водителя», расцеловал всех в обе щеки, ткнулся носом в Грейси (она спала у меня на руках), шепнул «Dors bien, ma petite»[24], забрался на заднее сиденье своего автомобиля и отбыл. Стрекозу Сушеную похоронят на следующей неделе.

Когда мы вернулись в дом и уложили спящую Грейси в постель, Георгина сказала:

– Бретт пригласил нас погостить у него в Борнмуте после похорон.

– Нет уж, спасибо. Более невыносимого зануды во всей Англии не сыскать.

– Зануды? – переспросила Георгина. – А мне он показался совершенно очаровательным. И он так смешно рассказывал про Гая Ричи и Мадонну.

Я не понимаю своей жены.

Прежде чем я уехал на работу, Георгина умудрилась упомянуть Бретта раз десять.

А цепляя в прихожей зажимы на брюки, я услыхал, как она с моей матерью обсуждает по телефону проблему: Бретт – гей или нет.

– Он ни разу не заикнулся ни о жене, ни о подружке, – тараторила Георгина. – И он выглядит невероятно ухоженным.

Поехал навестить Найджела и попросить у него машину на время. Он заартачился, утверждая, что в последний раз, когда я брал машину, то вернул ее с пустым баком.

– Какая тебе разница? – спросил я. – Ты ведь сам не можешь ею пользоваться, и «любовь всей твоей жизни» Ланс тоже.

– Кто знает, возможно, это не на всю жизнь. А вдруг я влюблюсь в кого-нибудь с нормальным зрением и водительскими правами?

– В таком случае прекрати называть Ланса «любовью всей моей жизни».

– Ты прав, больше не буду, – кивнул Найджел. – Иначе он погрязнет в самодовольстве и совсем перестанет следить за собой. Он уже бреется не каждый день, но раз в два дня.