Он запечатал письмо, кликнул Брауна и начал выводить адрес: «Эдварду Непину, эсквайру, секретарю Адмиралтейского совета». К тому времени как с этим было покончено, Браун принес свечу и сургуч. Хорнблауэр запечатал письмо и отложил в сторону, затем взял другой лист и начал писать:

Е. Б. В. корабль «Несравненная», Балтийское море

Моя дорогая жена!

Тендер ждет, пока я закончу корреспонденцию для отправки в Англию, и у меня совсем мало времени, чтобы добавить несколько строк к написанным ранее. Я в отменном здравии, кампания идет успешно. Мне только что сообщили великое известие о вторжении Бонапарта в Россию. Надеюсь, это окажется худшей его ошибкой. Однако впереди затяжная дорогостоящая война, и я едва ли смогу вернуться к тебе, по крайней мере до конца навигации в здешних водах.

Надеюсь, что ты здорова и благополучна и что тяготы лондонского сезона не слишком тебя изнурили. Хочется думать, что свежий смолбриджский воздух вернет румянец твоим щекам, а причуды модисток и портных не нанесут чрезмерного ущерба твоему здоровью и доброму настроению.

Еще надеюсь, что Ричард по-прежнему слушается тебя с должным почтением, а его режущиеся зубки не доставляют тебе лишних неудобств. Как бы мне хотелось, чтобы он был старше и мог написать мне сам, особенно если б в этом письме были новости о тебе! Лишь письмо от тебя самой доставит мне большую радость. Очень надеюсь вскорости получить почту из Англии и буду счастлив узнать, что у тебя все хорошо.

Когда следующий раз увидишь брата, лорда Уэлсли, передай ему мое почтение. Тебе же остается вся моя любовь.

Твой любящий муж,

Горацио

Уичвуд забрал у Хорнблауэра письма и на столе Буша пером Буша расписался в их получении. Затем протянул руку.

– До свидания, сэр, – сказал он, немного замялся и наконец выпалил: – Бог весть чем обернется эта война. Думаю, русские проиграют. Но вы сделали более, чем кто-либо, чтобы она началась. Вы целиком исполнили свой долг, сэр.

– Спасибо, – ответил Хорнблауэр.

На душе у него скребли кошки. Со шканцев «Несравненной», которая сейчас приспустила флаг, прощаясь с «Моллюском», Хорнблауэр смотрел вслед уходящему тендеру, пока тот не скрылся из глаз. Буш тем временем положил руль под ветер, и «Несравненная» устремилась к Риге и ждущим там неведомым приключениям. Хорнблауэр прекрасно понимал, чтó с ним происходит: он тоскует по дому. Письма в Англию, как всегда, всколыхнули душу, а последние слова Уичвуда странным образом еще усугубили дело. Они напомнили о непомерном грузе ответственности. Судьбы мира и будущее его страны зависят от того, как он станет действовать. Если российская авантюра закончится крахом и поражением, вину постараются свалить на него. Коммодора объявят недальновидным глупцом. Хорнблауэр поймал себя на том, что завидует Брауну, у которого впереди суд и, возможно, казнь. Он с нежностью вспоминал мелкие смолбриджские заботы; мысль, что тогда его самой тяжелой обязанностью было принять депутацию селян, вызвала улыбку. Он думал о чуткости Барбары, о счастье внезапного открытия, что Ричард его любит и радуется его обществу. Здесь, в Балтике, приходилось довольствоваться нерассуждающей преданностью Буша и непрочным восхищением подчиненных.

Хорнблауэр вспомнил, как пела его душа, когда пришло письмо из Адмиралтейства, и то, с каким легким сердцем он оставил сына, вспомнил – отрицать было бесполезно – чувство освобождения при разлуке с женой. Перспектива полностью распоряжаться собой, не сообразуясь с желаниями Барбары или с тем, что у Ричарда режутся зубы, казалась тогда в высшей степени привлекательной. А теперь он мысленно сетует на бремя ответственности, в то время как ответственность – неизбежная цена независимости; нельзя быть свободным и ни за что не отвечать.