Луис разглядывал его с любопытством.

– Вы не хотите узнать, какими силами будете командовать? – спросил он.

– Разумеется, хочу, – отвечал Хорнблауэр, хотя это было не так и важно. Главное, он вообще будет командовать какими-то силами.

– Вы получите «Несравненную», семьдесят четыре пушки, – сказал Луис, – в качестве основной силы, и всякую мелочь, какую мы смогли для вас наскрести: «Лотос» и «Ворон», шлюпы, два бомбардирских кеча – «Мотылек» и «Гарви», а также тендер «Моллюск». Пока все; может быть, к вашему отплытию еще что-нибудь подыщем. Будьте готовы к наземным операциям – их, похоже, вам предстоит немало.

– Надо полагать, – сказал Хорнблауэр.

– Не знаю, будете вы сражаться на стороне русских или против них, – задумчиво произнес адмирал. – То же касательно шведов. Бог весть что там затевается. Но об этом вам расскажет Их Важность.

Хорнблауэр взглянул непонимающе.

– Ваш многоуважаемый шурин, досточтимый маркиз Уэлсли, кавалер ордена Святого Патрика, его британского величества государственный секретарь по иностранным делам, для краткости – Их Важность. Мы пройдем к нему через пару минут. Но прежде надо решить еще одно важное дело. Кого вы хотели бы взять капитаном?

У Хорнблауэра перехватило дыхание. Вот это возможность оказать протекцию! Ему случалось назначать мичманов и помощников судового врача; священник с сомнительным прошлым как-то напрашивался к нему в судовые капелланы, но решать вопрос о назначении капитана, да еще на линейный корабль, – это и впрямь случай облагодетельствовать кого-нибудь из знакомых. В списке сто двадцать капитанов младше его, все люди заслуженные, об их подвигах с замиранием голоса рассказывают по всему свету, все заплатили за свой чин кровью и беспримерным мужеством, умением и отвагой. Каждый второй охотно согласится командовать семидесятичетырехпушечным кораблем. Хорнблауэр и сейчас помнил, как ликовал два года назад, получив назначение на «Сатерленд». Капитаны на половинном жалованье, портовые капитаны спят и видят вернуться на активную службу. В его власти – изменить судьбу любого из них. Однако он не колебался. Есть капитаны умнее и сообразительнее, но ему нужен один-единственный.

– Я возьму Буша, если возможно, – сказал он.

– Вы его получите, – кивнул Луис. – Я так и думал. Вы полагаете, деревянная нога не будет ему большой помехой?

– Полагаю, что да, – сказал Хорнблауэр. Досадно было бы выйти в море с другим капитаном.

– Очень хорошо, – сказал Луис, поворачиваясь к настенным часам. – Если не возражаете, мы пройдем к Их Важности.

Хорнблауэр сидел в приватной гостиной таверны «Золотой крест». В камине жарко пылал огонь, на столе горели аж четыре восковые свечи. Всей этой роскошью – приватной гостиной, огнем в камине и восковыми свечами – Хорнблауэр не без стеснения наслаждался. Он всю жизнь бедствовал, всю жизнь экономил – и теперь швырялся деньгами со странным удовольствием, какой-то почти виноватой радостью. Завтра хозяин выпишет ему не меньше полукроны за свет; сальные свечи обошлись бы от силы в два пенса. Шиллинг за дрова. И уж разумеется, трактирщик не упустит случая содрать втридорога с постояльца, который может себе это позволить, – кавалера ордена Бани, прибывшего в коляске с камердинером и двумя лошадьми. Завтрашний счет будет ближе к двум гинеям, чем к одной. Хорнблауэр тронул нагрудный карман, убедился, что толстая пачка фунтовых банкнот на месте. Он может позволить себе тратить по две гинеи в день.

Успокоенный, он склонился над записями, которые сделал за беседой с министром иностранных дел. Записи были отрывочные, перескакивали с темы на тему, как и сам разговор. Даже в министерстве не могли наверняка сказать, будут ли русские воевать с Бонапартом. Нет, не так. Никто не может сказать, будет ли Бонапарт воевать с русскими. Сколько бы царь ни злился на Францию (а, надо думать, обид у него скопилось немало), он не начнет войну, если Бонапарт не нападет первым. Царь предпочтет любые уступки, по крайней мере сейчас, когда пробует реорганизовать армию.