Я работала исключительно в библиотеке, и к этому все как-то привыкли. Единственный раз изменила правилу, когда Аялу наказали за какую-то провинность, и ей пришлось мыть уборные. Решила помочь, ну и потом, нечестно же, что их всё время моет кто-то другой. Пользуются-то все, логичнее и мыть по очереди, а не в качестве наказания.

Домомучительница моим подвигом не впечатлилась. Уже позже я подумала, что зря показала симпатию к Аяле, вдруг её бы начали из-за этого травить? Пришлось на следующий день помогать мыть окна другой девушке. Та от моего порыва пару раз из них чуть не выпала на улицу, но я держалась стойко и причиняла ей добро до самого вечера. Ещё спустя несколько дней в случайном порядке присоединилась к отмыванию плафонов. Ими занималась луковая бабка, считавшая меня проклинательницей. Я её разубеждать не стала, наоборот, хищно скалилась каждый раз, когда она случайно натыкалась на меня взглядом. Суеверная бабка вздрагивала, а я веселилась.

Вообще, были свои плюсы в том, чтобы считаться юродивой. При мне спокойно обсуждали что угодно, а Дий так вообще насмешил до колик. Как-то вечером после ужина он постучался в мою комнату и принёс камешек. Красивый такой, с серебринкой.

— Ты же меня понимаешь? — спросил он, я утвердительно кивнула в ответ, пропуская его внутрь. — Знаешь, я тебя как увидел, сразу подумал, что ты самая красивая. Кра-си-ва-я! Дай за задницу подержаться, а? А я тебе камушек подарю! Смотри, какой замечательный, прямо как ты. А если ты мне дашь ещё кое-что сделать, то я тебе морковку дам. А? Хочешь морковку? Давай, давай, соглашайся, больно не будет, тебе понравится!

«Таки отличное предложение, надо брать! Отдадим ему невинность за морковку! Почему нет, когда да? Шикарное предложение, все мухи в восторге», — откликнулся Сарказм.

«Пусть сначала гонит морковку! А дальше мы его выставим. Что, он пойдёт на юродивую девку жаловаться, потому что та у него морковку отжала? И камешек. Не знаю зачем, но камешек тоже нужен!» — завопила Жадность.

Камешек я у Дия взяла, на память. И мирно наблюдала за тем, как он принялся развязывать штаны.

Ох, как он радовался! Ох, как был доволен своей шикарной придумкой поа́хаться за камешек! Ох, как невероятно гордился собой! Ровно до тех пор, пока окончательно не спустил штаны, а я не заржала в голос над их содержимым. Во-первых, меня реально разобрало, во-вторых, хотелось от имени всех несчастных угнетаемых женщин, которым делают вот такие предложения, нанести этому недолюбовнику моральную травму. Я тыкала пальцем в его невесть какое достоинство и продолжала заливисто хохотать.

Дий побагровел шеей, растопырился ушами, выкатился глазами и попятился. Штаны, спущенные до щиколоток, не позволили ему разбежаться, но позволили споткнуться и едва не распластаться на полу у выхода. Теперь мой смех стал абсолютно искренним и неудержимым. Подобрав рейтузы, он вывалился из комнаты и был таков.

«А морковка?!» — возмутилась Жадность.

«Таки нам её показали и нас ею не впечатлили!» — довольно отозвался Сарказм.

«Знаете что? За такое издевательство нас могли убить или покалечить!» — возмутилась Осторожность.

«Мы сами кого хочешь убьём и покалечим! Пусть радуется, что живым ушёл», — грудным смехом отозвалась Тьма.

Такому методу борьбы с неприличными предложениями меня обучил дед по папиной линии. Он был мужчиной фактурным и колоритным, за словом в карман не лез. Сарказм во мне говорил его голосом, с мягким южным акцентом. Даже хорошо, что дед не дожил до времени, когда я оказалась в СИЗО.