Гумбольдт по праву заслужил признание за свой обширный вклад в ботанику, географию, геологию, астрономию, геофизику, метеорологию, океанографию и зоологию; но его вклад заключал в себе и нечто большее. Это Гумбольдт поместил американские культуры в центр общественного внимания. Годы исследований в обеих Америках научили его тонкому чутью отбора. Он успешно собирал коллекцию по всей стране, и знатоки в Америке доверяли ему свои коллекции. Позже, возвратившись в Европу, Гумбольдт в поисках дополнительного материала исследовал библиотеки Ватикана, Берлина, Парижа, Вены и Дрездена. В конце концов великий ученый обосновался в Париже и начал публиковать свой знаменитый труд «Путешествие по тропическим областям Нового Света, совершенное в 1799–1804 гг.»[1] в тридцати томах, иллюстрированный 1425 медными гравюрами, – результат пятилетних исследований. Том, посвященный американской археологии, составил один большой фолиант и был опубликован в Париже в 1810 году под названием «Vues des Cordilleres et Monuments des Peuples Indigenes de L'Amerique». Гумбольдт впервые представил миру панораму древней истории Америки, показанную, как никогда прежде, в рисунках инкских зданий, выполненных в масштабе. В книге были изображения каменных календарей из Колумбии, ацтекские скульптурные барельефы, цветные гравюры страниц из Дрезденского кодекса майя; рисунки ацтекского каменного календаря с подробными объяснениями, и многочисленные иллюстрации из рукописей ацтеков, сапотеков и миштеков с научными комментариями. Под влиянием такого внушительного авторитета, как Гумбольдт, в Америке стали видеть цивилизацию, а искусство американских индейцев заняло место среди других высокоразвитых культур. Этот том за восемь лет переиздавался четыре раза.

Именно агония романтизма остановила возрождение интереса к американской археологии. То было время культа всего живописного: художники усеивали свои холсты развалинами, бурными потоками и темными, густыми лесами. Язык обрел высокопарность, а люди окружали себя легкой меланхолией. То было время страхов и падающих в обморок дам. То был век, породивший виконта Кингсборо.

В трудах виконта Кингсборо археологическая литература обрела псевдонаучный тон. Археология сделалась мистичной, религиозной и иррациональной. Она отняла у Америки то, что она имела, и дала ей то, чего в ней никогда не было. Американские индейцы, как следовало из тезиса, были не индейцами, а их культура – не их культурой. Она была средиземноморской. Она была еврейской. А постройки, обнаруженные по всей Америке и описанные Гумбольдтом, будто бы были делом рук скитавшихся племен Израилевых. То, что американские индейцы на самом деле евреи, в действительности было старой темой, муссировавшейся давно. На протяжении веков выдвигались предположения о судьбе 27 290 израильтян (точное число – предмет дискуссий. – Ред.), уведенных Саргоном Ассирийским в 722 году до н. э. Когда был открыт Новый Свет, церкви пришлось как-то объяснять присутствие индейцев, и поэтому она ухватилась за эту теорию. Высказывалось немало догадок, и даже столь здравомыслящий человек, как Уильям Пенн, сказал, поглядев на туземцев впервые: «Мне показалось, что я нахожусь в еврейском квартале Лондона».

Именно Кингсборо сделал из этой сущей чепухи антропологический факт. В 1795 году Кингсборо был уже немного с чудинкой, и последующие годы, когда он стал студентом Оксфорда, не развеяли его мистического умонастроения, так что, едва он увидел образец пиктографического письма ацтеков, его воображение пробудилось, и он решил посвятить свою жизнь доказательству некоей «теории». В конце концов он отказался от своего места в палате лордов, широко раскрыл свой кошелек и потратил свое состояние на коллекционирование материалов по культуре ацтеков и майя. Первый том «Древностей Мексики» был опубликован в 1830 году, но к тому моменту, когда последний из восьми томов вышел в свет в 1848 году, то была уже посмертная публикация. Виконт Кингсборо, третий граф Кингстон, умер в долговой тюрьме, будучи не в состоянии заплатить по счетам за бумагу. Что касается самого текста этого труда – мешанины из греческого, иврита, латинского и санскрита, – форма его может показаться логичной, но суть его представляет собой полный беспорядок. В нем имелись попытки подгонки фактов под предвзятые идеи, а призывы к научной точности должны были скрывать отсутствие научной методологии. В «Древностях Мексики» безусловная абсурдность соединилась с невообразимой нелепостью.