Таким образом, для нас число пятьдесят два было знаменательным, «вязанкой лет», как мы говорили, ибо, с одной стороны, такой цикл был присущ обоим календарям, а с другой – именно столько у нас в среднем жили люди. Бывало, конечно, что жизнь моих соплеменников обрывалась преждевременно – из-за несчастных случаев, болезней или войн. Тринадцать ступеней между площадками каменной лестницы, зигзагами взбиравшейся по склону холма к дворцу правителя Тескоко, обозначали тринадцать ритуальных чисел, а пятьдесят две ступени между уступами символизировали вязанку лет.

Добравшись наконец до вершины, я сложил все ступени, и у меня получилось число пятьсот двадцать: именно столько дней было в двух годах, если считать по пророческому календарю, а также в десяти полных вязанках лет. Да, весьма изобретательно.

Когда дождь прекратился, я продолжил свое восхождение. Был я тогда молодым и резвым, так что, наверное, без труда мог бы взбежать наверх на одном дыхании, но специально задерживался на каждой площадке – посмотреть, узнаю ли я бога или богиню, статуи которых там стояли. Узнать удалось примерно половину. Например, Тескатлипоку – бога солнца, главного бога аколхуа Кецалькоатля, о котором я уже говорил, Ометекутли и Омекуатль, нашу Высшую Божественную Чету…

В садах я задержался подольше. В отличие от Шалтокана земли здесь хватало с избытком, да и недостатка в плодородной почве тоже не было. Правитель Несауальпилли, видимо, очень любил цветы и желал видеть их повсюду. На самих уступах растения были высажены аккуратно, но эти цветущие террасы не имели ограждений, так что усыпанные яркими цветами вьющиеся стебли свисали с их краев, словно зеленые, с разноцветными вкраплениями вуали, почти достигая нижних уступов. Моему взору предстали решительно все цветы, какие мне доводилось видеть прежде, а также множество таких, каких я отродясь не встречал. Должно быть, бо́льшую их часть доставили из дальних краев, что обошлось очень дорого. Постепенно я сообразил, что все эти пруды с лилиями, мерцающие заводи, бассейны с рыбами, журчащие ручейки и водопады связаны между собой воедино и питаются из одного какого-то источника на вершине холма.

Если господин Крепкая Кость и поднимался вслед за мной, то я его так и не заметил, зато в очередном саду, на более высоком уступе, наткнулся на другого человека. Он сидел развалившись на каменной скамье, и я, подойдя поближе и хорошенько присмотревшись, вспомнил и эту морщинистую кожу цвета бобов какао, и рваную набедренную повязку, составлявшую единственное одеяние этого человека. Я уже встречал его.

Завидев меня, он выпрямился, по крайней мере насколько это было возможно для согбенного, съежившегося старца. Со времени нашей встречи я вырос и теперь смотрел на него сверху вниз.

Торопливо пробормотав традиционное приветствие (боюсь, это получилось у меня менее учтиво, чем хотелось бы), я сказал:

– Вот уж не ожидал тебя здесь встретить, я думал, что ты просто попрошайка из Тлателолько. Что ты здесь делаешь, старик?

– Домом бездомного человека является весь мир, – промолвил он так, словно гордился званием бродяги. – Что я здесь делаю? Да поджидаю тебя, чтобы поприветствовать по прибытии в страну аколхуа.

– Ты?! – удивился я, ибо этот странный сморщенный старикашка выглядел в столь пышном, цветущем саду еще более странно и неуместно, чем среди пестрой рыночной толпы.

– А ты ожидал, что тебя будет лично приветствовать сам Чтимый Глашатай? – осведомился он, обнажив в насмешливой улыбке редкие зубы. – Добро пожаловать в Кинацин, дворец правителя Тескоко, юный Микстли. Или юный Тоцани, юный Малинкуи, юный Пойяутла – как тебе больше нравится?