Я поколебался. До того я думал, что хочу быть один, но предложение незнакомца вдруг показалось приемлемым.

Я указал на соседний стул:

– Прошу.

Мужчина пересел и поставил свой полупустой стакан на стол между нами. Мой собеседник пил более темное пиво, чем я. От него пахло застарелым потом – должно быть, после долгого трудового дня. Как ни странно, этот запах меня не беспокоил.

– Меня звать Миллер, Уильям Миллер.

– Тристан Сэдлер, – отозвался я и пожал ему руку. – Приятно познакомиться.

– Взаимно, – ответил он.

Я решил, что ему лет сорок пять. Ровесник моего отца. Но совсем не похож на него – более хрупкого сложения, с добрым, задумчивым лицом, то есть полная противоположность.

– Вы из Лондона, а? – спросил он, разглядывая меня.

– Верно, – ответил я, улыбаясь. – Что, так заметно?

Он подмигнул мне:

– Я по голосу определяю. Про большинство людей могу сказать, где они росли, с точностью до двадцати миль. Жена моя называет это «фокусом для вечеринок», но я с ней не согласен. Для меня это не просто забава.

– И где же рос я, мистер Миллер? – спросил я, предвкушая развлечение. – Можете определить?

Он прищурился, уставился на меня и молчал почти целую минуту, только тяжело дышал носом. Потом осторожно сказал:

– Чизик, наверное. Кью-Бридж. Где-то в тех местах. Попал?

Я удивленно и радостно засмеялся.

– Чизик, Хай-стрит. Мой отец держал мясную лавку. Там мы и выросли.

– «Мы»?

– Я и моя младшая сестра.

– Но теперь вы тут живете, в Норидже?

– Нет, – я покачал головой, – нет, я теперь живу в Лондоне. Хайгейт.

– Далеко от семьи забрались, – заметил он.

– Да, – ответил я. – Знаю.

Из-за стойки бара донесся звон – это стакан грохнулся об пол и разлетелся на миллион частей. Я дернулся в направлении звука, инстинктивно вцепившись в край стола, и расслабился, лишь когда владелец пожал плечами и нагнулся со щеткой и совком собрать осколки. Мужчины, сидевшие у стойки бара, насмешливо и весело заухали.

– Стакан упал, только и всего, – успокоил собеседник, заметив мой испуг.

– Да, конечно. – Я попытался засмеяться, но тщетно. – Просто очень неожиданно.

– Ты там до конца был, а? – спросил он, и я взглянул на него. Он вздохнул, улыбка сошла с лица. – Прости, парень. Зря я спросил.

– Ничего, – тихо сказал я.

– Мои два мальчика там были, понимаешь. Хорошие мальчики. Один всегда был озорником, другой больше похож на нас с тобой. Читатель. На пару лет старше тебя. Тебе сколько, девятнадцать?

– Двадцать один. – Новый возраст был мне еще непривычен.

– Ну вот, а нашему Билли теперь было бы двадцать три, а Сэму как раз исполнилось бы двадцать два.

Произнося их имена, он улыбался, но потом сглотнул и отвернулся. Сослагательное наклонение теперь часто возникало в разговоре о детях. Другие слова были не нужны. Мы несколько секунд посидели молча, и мой собеседник, неуверенно улыбаясь, снова заговорил:

– Ты даже похож на Сэма.

– Правда? – переспросил я.

Это сравнение было мне странно приятно. Я снова вошел в лес своего воображения и, продравшись через подлесок и заросли крапивы, представил себе Сэма, который любил книги и надеялся в один прекрасный день сам что-нибудь написать. Я словно присутствовал в тот вечер, когда он объявил родителям, что не станет ждать, пока его возьмут, – пойдет сам, чтобы Билли не был там один. Я представил себе дружбу братьев, заново крепнущую в учебной военной части, их отвагу на поле брани и геройскую смерть. Это Сэм, решил я. Это сын Уильяма Миллера. Я знал его.

– Наш Сэм был хороший мальчик, – прошептал мой собеседник через минуту и трижды хлопнул ладонью по столу, словно говоря: «Баста!» – Выпьешь еще, парень? – Он показал взглядом на мой полупустой стакан.