Я не знаю, как много в сердечных вопросах решают детали, но, наверное, немало. В тот, самый первый наш вечер, Эштон оказался за столом напротив меня, и даже если бы мне не хотелось так внимательно разглядывать каждую деталь в его облике, я бы всё равно, так или иначе, упиралась глазами в его напряжённое лицо. Он чувствовал себя некомфортно и, казалось, всей душой стремился уйти.

Восемнадцать лет – это такой возраст, когда мальчишка давно уже вырос, но и мужчиной ещё не стал. Эштон высокий, плечистый, но выглядит так, словно рос в высоту слишком быстро, чтобы накопить достаточно веса. У него немного заострённые черты лица, обычная мальчишеская стрижка, короткая, но с довольно длинной чёлкой, которая лишь намекает на то, что его каштановые волосы вьются. Самое главное на этом лице – глаза. Они карие и всегда словно чуть-чуть сощуренные – точно, как у Алекса, но намного темнее, и взгляд у них холодный, острый и даже дикий. Его глаза завораживают: хочется, чтоб они смотрели только на тебя и так долго, как только возможно, но, в то же время страшно, каждого даже самого маленького эпизода боишься и ждёшь одновременно.

Иногда мы сталкиваемся взглядами, и он отводит свой первым, но не сразу. А я хочу, чтобы не сбегал, хочу, чтобы говорил со мной, открыл свою душу, а там, в той душе, даже мне, шестнадцатилетней глупой девчонке ясно, на каком-то подсознательном уровне известно, живёт огромный, неповторимый мир, не рай, но и не ад, а некое чудесное место. И мне бы очень хотелось поселиться в нём. Сейчас, сегодня, в эту секунду, в это мгновение я знаю точно, что хочу стать его частью.

Я ни с кем не встречаюсь и никогда даже не пробовала. Мало того, даже не целовалась. Отец вложил в мою голову немало идей, но самая важная из них состоит в том, что никогда не стоит размениваться, соглашаясь на меньшее, малое, неинтересное, если при этом лишаешь себя возможности получить большее. Но я не хочу большего, я хочу Абсолют!

Зачем бегать на свидания с мальчишками, которые по большей части ни на что и не способны, кроме как слюняво шевелить губами, пихая тебе в рот свой отнюдь не стерильный язык, ну и заливать как круто вчера прошла игра по баскетболу/волейболу/футболу/гандболу? Я пробовала пару раз сходить на дружескую прогулку, но тоска съедала меня всякий раз задолго до того, как романтический интерес имел бы шанс проснуться. Весь окружающий меня контингент – одно сплошное безликое уныние.

И вот, я сижу напротив Эштона, парня с завораживающими своей холодностью глазами, и не понимаю, что происходит? Почему мир вокруг нас растворяется, оставляя ощущение полёта, будто мы с ним – двое одиноких космических путешественников, и наша цель – далёкая Галактика, находящаяся на карте Вселенной за тысячи световых лет от планеты Земля?

Ему задают какие-то вопросы, он пытается отвечать, но коротко и односложно – мешает акцент и скудный словарный запас, однако в целом Эштон неплохо говорит по-английски.

– А где твоя мама? – внезапно спрашивает Аннабель.

От этого вопроса моя мама вздрагивает – я это замечаю, потому что она сидит рядом со мной – а Алекс шумно набирает воздух в лёгкие: вот и попалась печенька с перчинкой из набора с названием «Жизнь». Отличный вопрос, Аннабель! В десятку!

На самом деле Аннабель мне не родная сестра, она – дочь Алекса, моего отчима, и поскольку её родная мать Габриэль очень занята в бизнесе, на большом семейном совете было решено, что для всех будет лучше, если Аннабель станет жить с нами. И это действительно оказалось оптимальным решением – Алекс перестал разрываться между Аннабель и нами, мама переживать за него, а Габи испытывать чувство вины за голодное и одинокое детство нашей самой младшей сестрёнки.