– Вы спрашиваете, не поклоняемся ли мы мстительному Богу?

– Да.

– Не думаю, что я – тот, кто может дать вам ответ.

– Почему?

– А что, если я скажу, что голос, звучащий у вас в голове, прав? И вполне возможно, что это Он забрал у вас сына?

– Если это правда, то я ненавижу себя и Зека за то, какими мы были. И ненавижу Бога за то, каков Он есть.

– В таком случае, Глория, нам не стоит продолжать этот разговор. Я не хочу быть ответственным за то, что отвернул кого-то от веры. – Опершись на посох, проповедник поднялся на ноги. – Жаль, но большего утешения я вам дать не могу.

– Но на прошлой неделе вы читали проповедь о безусловной Божьей любви.

Стивен наклонился, протянул миссис Кёртис руку и помог ей встать.

– Это то, что люди хотят услышать, – сказал он. – Бог нужен им, как великодушный отец, готовый защитить, помочь, обеспечить, но не требующий платить по счету. В такого Бога я больше не верю.

– Но верили еще в прошлое воскресенье, так что же вас так изменило?

– Не что, Глория, а кто. Сам Бог. – Коул повернулся и направился к дороге, и его мягкие глаза блестели – столь глубока была его потеря и столь силен гнев.

Изумрудное озеро лежало под десятью футами снега. К тому времени как они вышли на него, метель улеглась, и проскользнувший между тучами луч света упал на вспыхнувшую ослепительной белизной зазубренную кромку окружающего впадину горного гребня.

Вдалеке материализовался особняк, уютно устроившийся на краю озера.

– Сколько на него ни смотрю, – заметил Иезекиль, – а лучше не становится.

– Место действительно не самое подходящее, – согласился Стивен.

Владения Пакера, названные им Изумрудным домом, представляли собой четыре симметричных крыла, сходящихся к увенчанному куполом центральному блоку. Верхние этажи его были обшиты дранкой из кедра, а нижний сложен из камня. Над остроконечной крышей высились многочисленные кирпичные трубы.

– А вот это странно, – сказал Кёртис. – Вы видите хоть один дымок над всеми этими трубами? Нет? На улице метель, а у него ни один камин не горит… Почему?

В некоторых местах сугробы доходили до окон второго этажа, но к центральному входу вел расчищенный туннель между высокими, футов в пятнадцать, снежными стенами.

Все трое подошли к двойным дубовым дверям, и Стивен трижды постучал в них молоточком. Потом гости сняли снегоступы и немного подождали, после чего Коул постучал еще раз.

Глория прошлась взглядом по карнизам.

– А вы не думаете, что он просто забыл о нас? – спросила она.

Проповедник ненадолго задумался.

– Возможно, он остался прошлым вечером в городе, – предположил он. – Решил не возвращаться, так как могла сойти лавина, – чтобы не застрять по пути домой.

– Что ж, мы пробились сюда через пургу, и я намерен войти и выяснить, в конце концов, подадут нам завтрак за все наши старания или нет, – решительно заявил Иезекиль.

Он взялся за большую металлическую дверную ручку и потянул… Дверь открылась.

– По-твоему, так можно? – засомневалась его жена. – Входить без разрешения?

– По-моему, можно. – Шериф переступил порог.

Глория вздохнула и последовала за мужем вместе со Стивеном, который закрыл за собой дверь.

Из всех керосиновых ламп на первом этаже горела только одна, в самом конце, в кухне – с того места, где они остановились, был виден слабый, дрожащий огонек. Через высокие окна в переднюю струился мягкий серый свет.

– Эй? – крикнул Иезекиль. – Есть кто-нибудь?

Его голос разлетелся по Изумрудному дому громким эхом.

Пройдя через переднюю, гости поднялись по многоуровневой лестнице под еловыми балками. Устроенная в месте соединения четырех крыльев лестница в каком-то смысле была сердцем особняка. Проходивший через световой люк жидкий свет падал с высоты в пятьдесят футов на мраморный пол между ступеньками.