— Я будто тебя не сумкой задел, а на машине врезался, — иронично замечаю я.

— У меня кожа такая, ясно? — буркает девчонка, растирая плечо. — Чувствительная. Чуть что — сразу синяки вылезают.

Мое раздражение слегка притухает оттого, какой расстроенной она выглядит в этот момент. Будто всерьез переживает из-за внешнего вида, а не ищет повод сцедить свой яд. Взгляд невольно цепляется за ее пальцы — тонкие, покрытые бесцветным лаком, за выраженную ямочку над губой, и в голове всплывает неожиданное определение «трогательная». Кроме ужасной манеры общения, в ней нет ничего отталкивающего или дешевого. С одеждой порядок: темные облегающие джинсы, белая футболка, рюкзак. Волосы ухоженные, блестящие, на теле никаких татух или безвкусной бижутерии. Может быть, ей просто с детством не повезло.

— Тебе стоит провериться у терапевта, — говорю я в качестве примирения. — Гематомы, как правило,указывают на проблемы с сосудами.

— Вот уж тебя забыла спросить, — моментально огрызается Не-Ангел, бросает на меня презрительный взгляд и, развернувшись, уходит.

Меня снова двоит: с одной стороны, хочется помахать ей вслед средним пальцем, присовокупив что-то вроде «скатертью дорога», а с другой — перехватить ее за руку, чтобы остановить. Потому что черт знает, встречу ли я когда-нибудь ее снова. Она все-таки годами мне покоя не давала, а я даже ее имя не узнал. Зачем мне ее имя — я пока не решил. На эталон женственности и предназначенную вторую половину эта грубиянка точно не тянет. Я даже не знал, что где-то еще принято так общаться… В смысле, что принято хамить по рядовому поводу, очевидно, оправдывая это гендерной разницей. А еще очень отвлекает ее задница… Подтянутая и круглая. Во сне с этого ракурса я ее ни разу не видел.

— Представься, что ли? — выкрикиваю я с заминкой, наступив на горло чувству собственного достоинства. — Чтобы в случае чего знать, кому прислать йод и бинты.

В ответ Не-Ангел, не оборачиваясь, вытягивает над головой средние пальцы. Из-за острой вспышки гнева начинает шуметь в ушах. Нет, ну вот что за сука? Она в принципе не способна к нормальному человеческому общению?

— Сам что-нибудь придумай, — язвительно летит следом. — И хорош пялиться на мою задницу.

3. 3

Ярослава

Вдавив палец в кнопку звонка, я разглядываю носы своих армейских ботинок. Говнодавы, называет их баба Лида. Была бы так же остра на слух, как на язык, не пришлось бы мне по полчаса торчать под дверью.

— Кто там? — раздается наконец по ту сторону знакомый скрипучий голос.

— Да я уж, бабуль, — выкрикиваю я так, чтобы наверняка было слышно. — Яся. Открывай.

Замок несколько раз проворачивается, и в приоткрывшийся зазор моментально вылетает Тотошка. С размаху тыкается складчатой мордой мне в колени и, вытаращив глаза-пуговицы, начинает визгливо ругаться. Опять меня одного с ней оставила? На целых полдня! Как ты могла? Где была? Что ела? Вкусного чего-нибудь принесла?

— Ой ты ж, блядский истерун, — ворчит бабушка и, отвернувшись, медленно шаркает вглубь квартиры. — Жрать, наверное, опять хочет. Одни только мысли у него: пожрать и поспать.

— Так а что ему делать? Полы пылесосить? — язвлю я, разуваясь. — Мопсы созданы для любви.

Чмокнув Тотошку в мокрый нос, я прохожу на кухню и первым делом открываю форточку. Несмотря на августовские плюс тридцать, баба Лида предпочитает держать окна закрытыми, из-за чего мы постоянно ругаемся. Я ненавижу спертый воздух, который в сочетании с ее старческим запахом, делает мое пребывание дома порой невыносимым.