Скорее наоборот даже. Сложно объяснить.
Впрочем, возможно я на самом деле не отошел еще от шока того сквота, куда нас приволок Сэнсей в самом начале.
Здесь атмосфера была все-таки иной. Этакое избранное днище, если можно так сказать.
«Ангелочки» сразу же прилипли к листку бумаги на стене в фойе – программа концерта. И, судя по восторженным воплям, их в этой программе все более, чем устраивало. А мне в таких ситуациях больше нравится смотреть на зрителей, чем на сцену.
Их было довольно много. Гораздо больше, чем по техническим требованиям должен был вмещать этот ДК. Только где теперь эти требования?
Зал безжалостно модифицировали. Выволокли оттуда все кресла, оставив только голые стены, покрытые не особо талантливым граффити и пыльные кулисы с подпаленным нижним краем. Может, дизайнерское решение такое. А может пожар был, и кулисы удалось у огня отбить…
«Ангелочки» умчались в зал, а мы с Евой и Сэнсеем остались болтать в фойе и глазеть на проходящих мимо рокеров.
В какой-то момент я вдруг понял, что слышу очень знакомые слова.
– …А в доме шло веселье и гульба,
Еще никто не знал, что в этот миг
Охотник Себастьян, что спал на чердаке,
Вдруг почернел лицом, стал дряхлый, как старик…
– О, это же «Король и шут», верно? – обрадованно сказал я.
– «Король и шут»? – Сэнсей нахмурился. – Не слышал раньше…
«Да ты что? – хотел спросить я. – Кто же не знает „Киша“?!»
Не спросил. Вовремя напомнил себе, что год, между прочим, девяносто второй. И не исключено, что Горшок сейчас вообще впервые выступает перед настоящей публикой.
– Твои знакомые? – заинтересованно спросил Сэнсей. – Хорошие?
– Интересные, да, – кивнул я. – Послушаем?
Я был на концерте «Короля и шута» в Новокиневске в начале двухтысячных. Они тогда собрали дворец спорта за первые же полтора часа продажи билетов. Мне повезло, что моя тогдашняя подруга имела какое-то отношение к билетным кассам. Помнится, ради этого концерта я себе даже шутовской колпак купил. И там же на концерте его и посеял. Швырнул вверх от избытка чувств, а обратно так и не поймал.
И вот сейчас я смотрел на уже беззубого Горшка. Но живого.
И мое сознание снова начало двоиться. Между тем концертом, во дворце спорта, и этим, в заброшенном питерском дворце культуры.
Музыка меня подхватила и понесла, через пару песен, «КиШ» сменился каким-то неизвестным, но задорным коллективом, а я оказался радостно скачущим где-то посреди толпы таких же патлатых типов, как и я сам, собственно.
А потом я осознал, что природа требует определенных действий, пошел искать туалет, и снова наткнулся на Сэнсея, который и проводил меня в соседний дом, такой же заброшенный как и этот ДК.
– Слушай, а хотите выступить? – спросил меня вдруг Сэнсей, когда мы снова подошли к фиктивно заколоченному входу в ДК.
– Так мы же и так выступаем, – удивился я. – Послезавтра, ты же сам сказал.
– Нет, прямо здесь выступить, – глаза Сэнсея заблестели. – Сегодня. Сейчас. Как думаешь, готовы твои парни?
Глава 2
– Так мы они же инструменты не взяли, – сказал я.
– Ерунда, что-нибудь придумаем! – махнул рукой Сэнсей. – Ну так что?
– И ты еще спрашиваешь? – хмыкнул я. – Конечно же, выступят! Надо будет, так я им еще пинка для мотивации пропишу!
Мы разбежались в разные стороны. Я – отлавливать в зале колбасящейся публики «ангелочков», Сэнсей – решать организационные вопросы и договариваться с кем-то об инструментах. «Как будет Бельфегор без своего поливокса, ума не приложу!» – подумал я, ввинчиваясь в патлатую и орущую толпу. На сцене бесновались какие-то панки с балалайками и в бумажных шляпах на головах.