– Google вам в помощь, если не умеете. Пора вырастать и учиться. Никто не станет делать всё за вас всю жизнь.

Асхадов чеканит слова. Мне интересно, у него вообще когда-нибудь включаются эмоции? Кроме глухого раздражения, презрительности, цинизма. Что-то человеческое. На это и пытаюсь надавить, когда, сглотнув непрошеные слёзы, произношу:

– Какая свадьба, Гектор Леонидович! У меня и мать и отец в больнице!

Он вскидывает на меня взгляд, смотрит, как на молекулу какую-то, пыль у его брендовых туфель.

– У меня вся семья на кладбище – и что? Будем с вами в равном положении.

– Вы не понимаете! – взрываюсь я. – Свадьба – это так важно для девушки! Нужно, чтобы в этот момент мама была рядом. Благословляла, поддерживала. Чтобы отец вёл к алтарю.

Асхадов морщится и вскидывает вверх свою красивую ладонь:

– Алла, стоп! Избавьте меня от этого розового бреда и сентиментальных рюшек. У нас с вами – деловое соглашение. Я не помогаю чужим – не благотворительный фонд. Мне придётся вывести из оборота солидную сумму…

На этом моменте я перебиваю его.

– Зачем? Ржавый же – ваш приятель. Вы можете договориться и вообще ему не платить.

– Мой друг – не вашего отца, который ему задолжал, раз, – с явным раздражением произносит Асхадов. – Два – долги надо платить всегда. Там, где начинаются неуплаты, заканчивается дружба. Это – манипуляция и злоупотребление хорошими отношениями. А потом прощённый долг, как и прощённое преступление, всегда имеют плохие последствия. Ваш отец тому наглядное доказательство. Очень жалею, что простил ему пять лет назад мошеннические схемы.

Асхадов поднимается, кладёт на журнальный столик ноутбук и пластиковую карту.

– И, Алла, постарайтесь без вычурности. Если купите себе платье в виде торта, я стяну его с вас прямо перед камерами. Помните, у нас свадьба публичная. Всё должно быть строго и элегантно. – Ещё раз окидывает меня таким взглядом, будто сожалеет, что приходится поручать столь сложное задание такой, как я. – И да, лечение ваших родителей я оплатил. – Он говорит так, будто добавляет сумму к долгу отца. – Надеюсь на ваше благоразумие, – бросает, наконец, и стремительно идёт к двери…

А я сижу, раздавленная и растерянная, и совершенно не представляю, с чего начинать… Хлопаю глазами, прокручиваю в голове варианты. Мои невесёлые мысли прерывает Людмила Васильевна.

– Алла Альбертовна, идёмте кушать. Остывает же всё!

И пока спешу за ней, к накрытому столу, смущённо благодарю за вчерашнее.

Она машет тонкой узловатой рукой:

– Бросьте, это меньшее, что мы с Леной могли сделать для невесты хозяина.

Сердце ёкает – Асхадов представил меня прислуге своей невестой! Какой он всё-таки… ответственный. Озаботился моим статусом, моей репутацией! Это невероятно трогает и становится стыдно, что недавно называла его мысленно роботом. Я ведь, по сути, многим обязана ему. Да что там? Меня бы сейчас не было, если бы не он! Групповое изнасилование я бы не пережила – ни морально, ни физически.

Стол накрыт на веранде. Её конструкция такова, что когда смотришь снаружи, кажется, что эта часть строения – квадратная, стеклянная – парит в воздухе.

На столе из чёрного дерева – белая посуда. В низкой вазе – изящная икебана из коряг и крупных красных цветов, названия которых я не знаю.

Завтрак – полезный и вкусный при этом: овощной салат, запечённая сёмга, прохладная минеральная вода, свежевыжатый сок.

Меня смущает, что Людмила Васильевна, которая, наверное, старше моей мамы, обслуживает меня. Когда раньше меня за стол усаживала мама – это воспринималось нормально. А теперь – я без конца благодарю, наверное, уже как японский болванчик.